Всемирный следопыт, 1930 № 09
Шрифт:
Профессор Гвалиор Мандалай Алимар родился в 1879 году в наполовину независимом княжестве на северо-востоке Индии, в Портакдаре, на берегу Оманского моря. Он родился на десять лет позже своего знаменитого друга Махатмы Ганди в той же местности, которая произвела на свет «индусского Толстого».
Мохандас Карамшанд Ганди, прозванный Махатмой, что означает «великий дух», был любим профессором Алимар, как друг детства. Но профессор не уважал Ганди как философа, как не уважал он и Нерру — члена индийского национального конгресса.
Профессор Алимар — директор историко-археологического музея, ученый, обладающий мировым именем, больше склонен был к проповедям писателя-западни-ка Рабиндраната
— Культура, культура, и еще раз культура! — без конца повторял он.
Раз навсегда поверив в это, так сказать создав свою собственную теорию освобождения индусского народа, профессор перестал интересоваться политикой, всецело отдав свои мощные способности науке. Обширными трудами по археологии он создал себе мировую известность. Несколько лет назад его назначили директором историко-археологического музея Калькутты, создав вокруг этого сенсацию в газетах: индус занимает крупную административную должность!
Высокий и статный, с угрюмым лицом в пышной раме седой бороды, профессор Алимар жил замкнуто. Была червоточина, подточившая его жизнь. Сын профессора Джагат, родившийся от первого брака с индусской женщиной, двадцатилетним юношей порвал с отцом всякую связь. Причиной разрыва между отцом и сыном были политические разногласия. В то время как профессор дружил с Ганди-непротивленцем, а убеждениями был связан с Рабиндранатом Тагором, Джагат увлекался Манабендрой Нат Роем, который в то время еще не был предателем, а был марксистом, учеником Ленина, проповедывавшим индийскому пролетариату учение о классовой его самостоятельности, о непримиримой революционности и о социалистических целях; Рой-коммунист был дорог коммунисту Джагату, как человек, составлявший вместе с Лениным резолюцию по национальному и колониальному вопросам, принятую на втором конгрессе Коминтерна. Джагат не раз приводил в спорах с отцом эту резолюцию, призывающую к поддержке национально-революционного движения в странах, порабощенных империализму «великих держав». Резолюцию, которая учила осторожности и выдержке, но вместе с тем требовала деятельной пропаганды коммунистических идей в рабочих массах и освобождения их из-под идейного руководства буржуазного национализма.
Став коммунистом, Джагат бросил университет, всецело отдав себя партийной работе, был задержан как пропагандист во время забастовки на джутовой фабрике, судим и приговорен к долголетнему тюремному заключению, но бежал из тюрьмы.
Семь лет профессор не имел вестей о сыне. За это время разлуки с сыном профессор женился во второй раз. Он женился на бойкой француженке, вернее было бы сказать «бойкая француженка женила его на себе.
Элиза Лонгвиль, наполовину авантюристка, наполовину истеричка, приехала в Индию, питая болезненную страсть ко всему таинственному, к спиритизму в особенности. До брака с профессором она из’ездила страну вдоль и поперек, пережив, как она говорила, «бездну романов и очаровательных приключений».
Последним ее «романом» перед замужеством был «роман» с английским офицером сэром Джемсом Бенетом.
Видный офицер контр-разведки сэр Джемс пренебрежительно относился к француженке. Подметив на одном из банкетов ее оживленную беседу с профессором Алимаром, сэр Джемс стал особенно зло подшучивать над нею. В отместку за пренебрежительное отношение к ней самой и к индусу мадмуазель Лонгвиль — дочь демократической Франции — вышла замуж за профессора-индуса.
Профессор Алимар, в противоположность своему другу аскету Ганди, любил все, что давала жизнь: вкусную еду, хорошее вино, красивых женщин. После первых же дней супружества увлеченный профессор почувствовал острый французский каблучок, сразу оказавшись под башмаком своей жены. Капризная и взбалмошная, она заставляла его присутствовать на спиритических сеансах, которые он от всей души ненавидел, как ученый и здравомыслящий человек. Со спокойствием Сократа профессор молчаливо терпел капризы жены.
Но случилось так, что профессор заговорил с женой властным тоном приказания. Это было в то утро, когда после семилетней разлуки он встретился с Джагатом в музейном зале. Джагат был беглецом. Вопреки своим убеждениям, профессор гордился сыном, поднявшим оружие за освобождение народа.
Джагат не нуждался в словесных уверениях, он сразу прочел в глазах отца непоколебимое решение дать ему убежище, хотя бы за это пришлось ответить головой. Он откровенно рассказал отцу о погоне, которая загнала его в музей.
Профессор провел сына в комнаты к, не дав ему переодеться, представил его жене. На вопрошающий взгляд жены профессор ответил суровым приказанием:
— Он будет жить у нас… и об этом никто не должен знать… Вы слышите? Никто! Вы хотите знать, кто он? — профессор улыбнулся. — Он бог Озирис, воплотившийся в фараона Рамзеса. Я нашел его спящим в саркофаге. Ведь вы верите в спиритизм? Так вот, будьте знакомы, — профессор сделал обычный в этом случае жест, — мадам Алимар. Рамзес…
IV. Здесь дремлют века
С каждым днем в Калькутте становилось все более тревожно. Власти об’явили город на военном положении. По улицам патрулировали броневые автомобили и конные пикеты. Войска были расположены в наиболее беспокойных пунктах. Но все эти меры не могли остановить лавины революционного под’ема: не прекращались рабочие демонстрации. Взбунтовался батальон сикхов и сейчас же был заменен батальоном гуркхов. Европейской части населения было роздано оружие. Повстанцы захватили за городом линию железной дороги и прервали сообщения…
За толстыми стенами громоздкого здания в окаменелом молчании умерших эпох жили музейные залы…
В квартиру директора музея вторглись века. Маски — Диониса, гепарда, фавна, быка глядели со стен. Драгоценные этрусские вазы, египетские папирусы и глиняные таблички с иероглифами загромождали огромный рабочий стол профессора.
Появление Джагата нарушило однообразный, раз навсегда заведенный уклад профессорской жизни. Джагат поместился в кабинете отца, куда никто, кроме старухи — служанки, помнившей Джагата еще мальчиком, не имел доступа. Это в некоторой мере прервало ход занятий профессора. Мадам Алимар, после знаменательного разговора с мужем, не выходила из своей комнаты, отделанной в восточном стиле. Она злилась на мужа «проявившего грубость в разговоре с ней». Появление Рамзеса, может быть, и соответствовало спиритическому учению, но мало было вероятно даже для ее взбалмошной головы. Она сразу догадалась, что Джагат — сын профессора, о котором она кое-что слышала раньше. Во всяком случае Рамзее во плоти молодого красивого индуса производил весьма выгодное впечатление, и француженка, была непрочь завести с ним интрижку и обдумывала, как ее начать.