Всемирный следопыт, 1930 № 12
Шрифт:
Как было не вспомнить ехидную поговорку о проказливых и ленивых…
«Гули да гули… Ан в лапти и обули».
Однако уметь надеть лапти не так просто. Мои сожители учили меня обвертывать ногу портянкой, чтобы было везде туго, ловко, не давило подошву, и я кое-чего достиг в этом искусстве.
На другой же день, едва порозовело небо, я вышел к наряду. Нарядчики послали меня качать из шурфов воду. Из бараков вышел народ, — бабы и мужики — прибавилось к нему нас, новичков, человек двадцать и, пройдя с полкилометра лесом, мы очутились в лесной долине.
Здесь, на расстоянии ста метров один от другого, были шурфы — неглубокие шахты для разведки золотоносного слоя, состоящего из песка и гравия. Эти шахты в пять-десять метров глубины — обслуживались ручным воротом с подвешенной к нему бадьей и обыкновенным насосом, рукав которого, касаясь дна, выбирал воду.
Внизу работали двое: забойщик, рывший породу мошкой, и плотник, который ставил деревянную клеть, крепившую стены шурфа от обвала.
Время от времени бадья поднималась воротом вверх, порода высыпалась, а штейгер, обходя шурфы, делал пробу ковшом: набросав туда песку, прополаскивал его водой и смотрел — остаются ли после удаления песка крупицы золота. Однажды, найдя такие крупицы, штейгер, стал показывать их мне; я притворился, что вижу, но на деле ничего не видел: верно, что-то блестело на дне ковша, но был ли то блеск оловяной полуды или воды, или золота, я так и не разобрал в точности…
Я работал с зари до зари; на обед давался нам час, на завтрак полчаса. В полдень штейгер отмечал в таблице крестиком рабочий день каждого; вечером еще раз проверял — кто работает вторую половину дня.
Плата была шестьдесят копеек поденно.
Расчет происходил по субботам в конторе, с вычетом забора по лавке.
Время от времени старший рабочий командовал: «Закури», и мы, старательно медленно свертывая «козью ножку» (покрупнее, чтобы дольше курилась), так же старательно медленно досасывали ее и так нагоняли минут пять — шесть отдыха.
Я работал то на откачке воды, то крутил ворот.
Неподалеку были старатели, и я один раз ходил смотреть, как они там живут. Старатели жили с семьями в лесу, по берегу речки, в небольших избах; кое у кого из них было хозяйство: птица, корова, лошадь. Тут же, возле избы, стоял вашгерт — промывательный станок, род ступенчатого корыта с задерживающими золотой песок планками. Насыпав в вашгерт породу, старатель прибавлял туда ртути; платина или золото амальгамировалось на дне вашгерта, а песок относило прочь водой, качаемой обыкновенным насосом. Впоследствии ртуть удалялась нагреванием. За платину контора платила три рубля пятьдесят копеек за золотник, за золото пять рублей. Мне рассказывали о селениях, где сплошь живут скупщики контрабандного золота, платящие по шесть и семь рублей за золотник.
Вначале я работал каждый день, но когда хозяйка моего угла родила ребенка, скандалы, пьянства, рев и писк стали неимоверны; я часто не мог заснуть, а потому перебрался в барак. Сознаюсь, здесь было тесно, но веселее, чем слушать каждую ночь: «Король, о чем вздыхаешь?» Однако атмосфера лодырничества, картежа, работы через день — два и бесконечных фантастических рассказов о самородках и кладах подействовала на меня: я стал тоже работать на хлеб, чай и табак — не больше; мои потребности в то время были очень скромны.
Набрав у кого мог лубочных и старых без переплетов книг, я погрузился в чтение, иногда выходя искать среди леса и по берегам еще закрытой льдами речки самородков. Когда мне переставали давать в лавке провизию, я ходил на работу в ночную смену. Работал в настоящей шахте, где было сыро и куда спускались в бадье, стоя в ней и держась за канаты.
Отверстие шахты выходило из невысокого холма; добываемая порода сваливалась кучами тут же. Неподалеку была бутара — закрытый деревянный цилиндр, вращаемый в горизонтальном положении; внутри бутары песок обрабатывался ртутью, как в вашгерте.
Нет ничего удивительного, что при такой технически несовершенной добыче золота и платины некоторые старатели брали от конторы разрешение снова промывать отработанные кучи песку и, как утверждали на прииске, добывали прилично.
Я стоял в паре с другими рабочими на вороте, выкручивая с двадцати тридцати метровой глубины тяжелую бадью, полную золотоносной породы; вторая бадья одновременно шла пустая вниз; там ее насыпали.
Три ночи я проработал под землей, где забойщик бил киркой впереди себя, а я лопатой наваливал породу в тачку и катил ее к бадье, под вертикальный колодезь. Работать надо было все время согнувшись; забойщик работал сдельно, и угнаться за ним я не мог. Пришлось бросить эту работу, хотя ночная смена оплачивалась рублем.
Три ночи я проработал под землей, вывозя породу в тачке
Мой интерес к приискам начал проходить. Между тем в бараке появился хищник — настоящий хищник уральской тайги, молодой человек, туалет которого был выдержан по всем правилам описанного мной местного щегольства; у него, видимо, были деньги, потому что он совсем не работал, только жил в бараке, может быть, с какими-нибудь конспиративными целями.
При всеобщем жадном внимании хищник рассказывал о жизни себе подобных.
— Есть, — говорил он, — такие золотое места, о которых знаем только мы, хищники. Есть верховое золото: сорвешь пласт дерна, и с корешков травы стряхиваешь, как крупу, чистое золото. Есть речки, ручейки в горах, где на пуд песка — золотник платины. Есть самородное золото, содержат его так называемые «карманы» — гнезда мелких самородков и крупного золотого песка; попади на такой карман, будешь всю жизнь богат.
Однажды ночью хищник исчез. Как пришел — сразу; кое-кто видел его вечером за бараком в таинственной беседе с двумя бородачами; еще говорили, что его ищет полиция. Незадолго до его исчезновения один старик, серьезный и хворый, часто беседовавший со мной о жизни и людях, сказал мне, что ему один хищник, умерший год назад в больнице, сделал признание о зарытых двух голенищах, полных золотого песка, под старой березой, в таком-то селе. Название этого села я забыл. Я рассказал историю о голенищах мужику с рыжей бородой, Матвею, с которым сблизился, так как, по словам Матвея, он побывал в тех местах, где живал и я — в Приволжье, на Каспийском море, в Баку.
Мы уговорились итти искать клад. Получив расчет (рубля два), я вышел с Матвеем на лесную дорогу, и тут спутник мой доверчиво сообщил, что он бежал с каторги. Затем на первом же ночлеге, у одинокой женщины с тремя детьми (дом стоял на краю деревни), этот благодушный, благообразный мужичок, лежа со мной вечером на полатях, предложил мне убить хозяйку, детей и ограбить избу: в избе было чисто, хозяйственно, была хорошая одежда, полотенца с вышивкой, стенные часы и два сундука. Он предложил сделать это дня через два ночью, вернувшись к деревне окольным путем, а пока высмотреть хорошенько, где у хозяйки спрятаны деньги.