Всему свое время
Шрифт:
— Ах, вот как?! Ну, так ты мне надоел, — как можно спокойнее ответила она, открыто, с вызовом, глядя ему в глаза.
— А вот это мы сейчас проверим, — он подхватил ее на руки.
— Пошел вон, — попыталась высвободиться Лика, — ты пьян! От тебя воняет!
— Как будто ты не пила, — хмыкнул Димка и уволок ее в спальню, где сразу же изменился, стал ласковым, начал уговаривать ее, твердить, что всего-то и сделал, что потанцевал и, между прочим, танцевал только для того, чтобы вызвать ее, Ликину, ревность. Говорил и раздевал ее, раздевал и ласкал.
Лика осталась. А на следующий день, когда узнала о стриптизе, побила посуду. Просто так, чтобы посмотреть на его реакцию.
Они вернулись из института, и Лика, пройдя сразу же на кухню, взяла первую попавшуюся под руки тарелку и расколотила ее. Димка тотчас примчался из ванной. А Лика взяла другую тарелку, расколотила и ее, а потом еще одну…
Он стоял и смотрел на то, что она делает, смотрел неотрывно, с непонятным выражением в зеленых глазах. А Лика смотрела ему в глаза. И оба знали, что ей все известно и что делает она это для того, чтобы он ей сказал: «Уходи!» Но Димка не сказал того, чего она ждала. Вместо этого он шагнул к ней, когда тарелки закончились, и взял ее прямо на кухонном столе. И то, как спонтанно, быстро это произошло, ей понравилось. Это было неожиданно, это было сильно. И его удивление проснулось с новой силой. Лику тоже захватили новые ощущения, и она снова осталась.
В тот же день они купили новую посуду. И все вроде было как прежде, но вот только Димкины привычки и замашки стали раздражать сильнее. Он привык ни с кем не считаться и с ней считался лишь постольку-поскольку, причем даже в мелочах. Она стала его «пилить», а он огрызаться. Оба знали и понимали слишком хорошо, что их связывает и держит только секс, который, как это ни странно, становился все только лучше и лучше, хотя они уже почти не могли спокойно говорить на отвлеченные темы. Впрочем, сразу после секса были еще в состоянии нормально пообщаться.
А через пару месяцев ситуация почти повторилась, только на этот раз Дима не пришел ночевать, ограничившись звонком по телефону уже около полуночи. Просто сказал, что сегодня не придет, да и завтра пусть она не ждет его до обеда.
Лика ничего не спросила, положила трубку и стала думать. А к утру опять собрала вещи и на этот раз уехала, оставив ключи на столике в прихожей. Она решила, что это все. Пора расставаться. Дима вымотал ее окончательно, в последнее время он стал вовсе невыносимым, и Лика уже чувствовала, что он вот-вот потеряет к ней интерес. Боясь оказаться брошенной, решила бросить его сама.
Он примчался в тот же день к вечеру, вовсе не пьяный, как она ожидала. Ворвался к ней в комнату с каким-то бешено-оскорбленным видом и спросил, плюхнувшись в кресло:
— Что все это значит?
Лика отложила книжку, вздохнула устало и равнодушно объявила Диме, что между ними все кончено. Так и сказала:
— Дима, все кончено.
Скандал получился грандиозный. Димино «эго» никак не хотело смириться с мыслью, что его кинули. Он настолько привык к тому, что всегда уходил первым, оставляя за собой возможность вернуться, что просто не мог себе представить обратную ситуацию. А это случилось. Его просто поставили перед фактом. Сначала он никак не хотел поверить в то, что все серьезно, и говорил только одно:
— Возвращайся. Когда ты вернешься?
— Я не вернусь! — твердо ответила Лика. — Зачем? Чтобы ты в какой-то момент сказал: «Уходи»?
— Я когда-нибудь тебе это говорил?
— Но скажешь, — устало возразила она.
Дима посмотрел на нее, прищурившись, и, кажется, до него дошло, что на сей раз вернуть ее не получится. И тогда началось, благо ни Марины с Эльдаром, ни детей дома не было — Марина благоразумно повела всех на прогулку, едва Димка зашел к Лике. Возможно, она надеялась, что они помирятся. Димка бушевал, кричал, разыгрывал из себя театральных героев, оскорбленных в своих лучших чувствах. Лика же, наблюдая весь этот спектакль, только утвердилась в правильности принятого решения и вяло отмахивалась от всех его эскапад.
Наконец Димка успокоился и, сменив гнев на милость, решил попробовать еще одну роль — Ромео.
— Дорогая, — нежно произнес он, присев перед ней, — вспомни, как нам было хорошо вместе. Как мы любили друг друга…
— Любили? — Лика расхохоталась. — Дима, да ты вообще знаешь хоть что-нибудь о любви, кроме самого слова?
— Ты можешь меня научить, — проглотил он оскорбительную насмешку. «Эго» не желало отступать. — Я хочу, чтобы ты меня научила, милая, — и нежно коснулся ее руки.
— Нет, Дима. Я не буду тебя учить, — твердо отказалась Лика. — Не хочу Не вижу смысла.
— Ну, как знаешь! — в сердцах бросил он, поднялся, не выдержал, смерил Лику презрительным взглядом. — А ты уверена, что не пожалеешь, выставив меня за дверь? — Он все еще не верил.
— Уверена, Дима. Уверена на все сто.
— Ладно, — отчеканил он, снова закипая. — Я уйду, но ты еще позовешь меня. Ты еще…
— Не позову, — перебила его Лика. — Уходи.
И он, осознав наконец бессмысленность любых своих попыток, ушел. Лика испытала необыкновенное облегчение, расставшись с этим странным человеком. Она вернулась к своей спокойной размеренной жизни и старалась не думать ни о Диме с его самолюбием, ни об Андрее с его женой, ни об Олеге с его нежностью, ни об Артуре…
Труднее всего было не думать о последнем. Лика с удивлением поняла, что все это время пыталась забыть его, убежать от воспоминаний о нем, от все еще живущего в ее душе болезненного чувства к нему. Потому-то и были все эти отношения и с Олегом, и с Андреем, и с Димой. Бегство не удалось. И теперь, оставшись одна, она снова стала жить с этой надломленной любовью в душе, мучительно вспоминая Артура и по-прежнему тоскуя о нем. «Действительно, — думала Лика, — от себя не убежишь…»
Снова наступил буйный зеленый май. И снова приехал Артур. Лика чуть не задохнулась, вернувшись вечером из института и застав его в своей комнате. Ноги подкосились, она бессильно прижалась к стене. Артур стоял возле ее постели.
— Лика, ты помнишь? — спросил он вместо приветствия и посмотрел на нее каким-то молящим взглядом.
— Да… — прошептала она и почувствовала, как подступают слезы.
— Я тоже, — тихо сказал он. — Я все время вспоминаю тот вечер, тебя и то, что ты тогда сделала с моим сердцем…
— А что? — по ее щеке скатилась первая слеза.
— Ты оставила на нем шрам. Самый первый и самый глубокий, — он говорил тихо, мягко. — Ты всегда оставляешь шрамы. Это твоя привычка?
— Ты тоже… — прошептала Лика и заплакала.