Всему виной страсть
Шрифт:
Два дня она потратила на то, чтобы, не возбудив подозрений, узнать, где сможет его найти, и она едва его не упустила, поскольку он собирался уехать из города. Берди пришлось подкупить конюха Дарема, передав ему значительную часть тех денег, что Люсьен Хоу ежемесячно выдавал Кэтрин «на булавки», чтобы выяснить, куда едет Джерард де Лейси. На ее счастье, Люсьен Хоу в тот вечер отправился на собрание религиозной общины, и Кэтрин вместе с Берди смогли после ужина улизнуть из дома. Им пришлось проехать Лондон из конца в конец, выслеживая Джерарда де Лейси, который — очередное везение — решил остановиться в гостинице на южной окраине столицы на правом берегу Темзы.
Но и сейчас говорить об удачном завершении всей операции было рано. Если Люсьен заметит ее отсутствие, ей грозит домашний арест, и тогда все старания окажутся напрасными. Кэтрин сняла платье и нижнюю юбку. Пришлось потрудиться, расшнуровывая корсет и снимая его в темной узкой карете. Наконец она через голову натянула ночную рубашку и, сняв туфли, надела тапочки поверх шерстяных чулок. От холода по рукам и ногам побежали мурашки, и, ежась, Кэтрин завернулась в плащ.
— Вы заболеете и умрете, — пробормотала Берди, сворачивая одежду в тугой узел. — Зачем вы только все это затеяли?
— А ты считаешь, что лучше было бы сидеть сложа руки? — ответила Кэтрин.
Берди скривила губы.
— Повернитесь, чтобы я могла распустить вам волосы.
Кэтрин послушно повернулась к Берди спиной и, стиснув зубы, терпела, пока камеристка вытаскивала шпильки из ее прически. Кэтрин предпочла бы предстать перед капитаном более нарядно одетой и причесанной. Сегодня она выглядела словно сбежавшая из приюта воспитанница, но мера была вынужденная — ей не следовало привлекать к себе внимание. Мать Кэтрин уверила Люсьена, что ее дочь примет его предложение, и потому он — весьма неохотно — все же предоставил ей некоторую свободу. Если бы у него закралось подозрение, что Кэтрин планирует выйти за другого и лишить его денег, которые он уже считал своими, Люсьен держал бы ее взаперти, пока их не обвенчают. И если честно, Кэтрин понимала, что, как бы она ни старалась принарядиться, едва ли покажется капитану привлекательной. Впрочем, ее внешность ничего не решала. Если что и могло сподвигнуть капитана на брак с ней, это ее состояние. Может, даже лучше, что впервые он встретил ее в самом неприглядном виде; тогда при дальнейшем знакомстве она может больше ему понравиться.
Берди как раз успела заплести ее волосы в длинную косу, когда карета остановилась. И вновь камеристка вышла первой и, убедившись, что им ничего не угрожает, взмахом руки дала понять Кэтрин, что можно выходить. Опустив голову, Кэтрин вышла из кеба и быстро нырнула в темный переулок. Как только Берди заплатила вознице и кеб, дребезжа на булыжной мостовой, укатил прочь, Кэтрин выглянула из-за угла. Площадь была тиха и пустынна. И в доме напротив почти все окна были темными, что являлось хорошим знаком: Люсьен скорее всего еще не вернулся домой.
Кэтрин сунула Берди сверток с одеждой. Вместе они торопливо перешли на другую сторону улицы и, обогнув площадь, зашли во двор дома со стороны конюшен. И вновь Берди вошла в дом первой. Кэтрин, кутаясь в плащ, ждала, прижавшись к стене. Сердце ее билось так, что, казалось, могло разбудить всех соседей. Она прислушалась — Берди что-то сказала дворецкому, тот ответил, затем в разговор вступил лакей. Шли минуты, ноги в тапочках занемели от холода. Кэтрин слышала, как время от времени мимо проезжали экипажи, но головы не поворачивала — смотрела только на дверь.
Наконец Берди открыла дверь и поманила ее. Кэтрин тут же проскользнула в дом, скинув плащ и передав его Берди. Камеристка сунула ей в руку свечу и подтолкнула к лестнице.
— Он дома, — прошептала она на ухо Кэтрин, укутывая ей плечи шалью. — Идите тихо.
Кэтрин кивнула. Теперь она уже не нервничала так сильно. Она вернулась в дом, была одета для сна, и никаких доказательств того, что она только что вернулась, у Люсьена быть не могло. Она поднималась по лестнице тихо, но без страха быть пойманной.
Разумеется, в коридоре напротив двери в ее комнату ее поджидал Люсьен.
— Вот вы где, — сказал он, как всегда, недовольно. — Вас не было в комнате.
Ну конечно, он не видел ничего неприличного в том, чтобы заглядывать к ней в комнату без приглашения. Он считал каждый дюйм этого дома своей собственностью. Не было таких мест, куда бы он постеснялся заглянуть. Кэтрин прошла мимо него и открыла дверь. Пытаться убеждать его в том, что она имеет право на уединение, не было смысла.
— Я захотела чаю и пошла за Берди.
— Вы могли бы ей позвонить, — сказал Люсьен, проходя следом за ней в комнату, но при этом оставив дверь открытой. — Зачем нужна прислуга, которую надо искать по всему дому? Пожалуй, мне следует ее уволить.
— Она моя камеристка, и без нее я как без рук. Я дала ей выходной сегодня вечером, поскольку все равно собиралась лечь спать пораньше. — Кэтрин очень не хотелось подводить Берди, но все уже знали, что Берди выходила из дома. Покрывать ее было бессмысленно. По крайней мере теперь, когда она сообщила Люсьену, что Берди выходила с ее разрешения, у него не было формального повода упрекать служанку в нерадивости. Кэтрин вошла и поставила свечу на каминную полку. Комната выглядела точно так же, как когда она ее покидала: догорающие уголья в камине и зажженная лампа на столе возле кресла рядом с камином. — Зачем вы меня искали?
Он выразительно посмотрел на кровать в дальнем углу. На постель падала тень, но Люсьен все равно увидел, что она не смята, и сделал соответствующий вывод.
— Я решил проверить, хорошо ли вы себя чувствуете, но, очевидно, с вами все в порядке. Голова прошла, надо полагать?
— Немного лучше, спасибо. Я не смогла уснуть, — ровным голосом сказала Кэтрин. — Я читала. — Она кивнула на кресло.
Люсьен подошел и взял в руки книгу, которую она оставила на столе. «Проповеди Тиллотсона» [1] . Он посмотрел на нее, кажется, впервые с одобрением.
1
Англиканство — одно из направлений христианства, появившееся в ходе английской Реформации. Один из проповедников англиканства — епископ Кентерберийский Джон Тиллотсон (1630–1694).
— Я рад, что вы читаете эту книгу.
— Я читаю ее каждый вечер.
Люсьен дал ей эту книгу и настаивал на том, чтобы она ее прочла, и она подчинилась. Каждый вечер она читала по одному или по два предложения, просто чтобы не восстанавливать его против себя. Возможно, она бы больше уважала Люсьена за его истовость в вере, если бы он не разил ее этой своей верой, словно дубиной, отчитывая за каждое проявление жизнерадостности или независимости, что им расценивалось соответственно как развращенность и своеволие. Кэтрин никогда не считала себя склонной к распущенности, но сердце ее и душа страшились той душной клетки, в которую Люсьен стремился ее запереть. Даже ее покойный муж лорд Хоу любил театр, и он уж точно не имел ничего против хорошего вина и красивой одежды.