Всеобщая история искусств. Русское искусство с древнейших времен до начала XVIII века. Том 3

Алпатов Михаил Владимирович

Больше фантазии проявлено было в убранстве Нерлинского храма, в той сложной многофигурной сцене над окном, которая повторяется в полукружии средних закомар на юге, на западе и на севере (78). Наверху представлен сидящий на троне мужчина с нимбом вокруг головы, с поднятой благословляющей правой рукой и инструментом с натянутыми струнами в левой. Надпись указывает на то, что здесь изображен библейский царь Давид, которого владимирский мастер возвел в ранг святого («святый Давид»). Фигуры зверей по бокам от него соответствуют широко известным в то время словам псалма Давида: «Хвалите господа на небесах, хвалите его все твари земные». Собравшиеся вокруг Давида птицы и звери вместе с ним воспевают и восхваляют создателя мира. По сторонам от Давида стоят два льва с ощеренными пастями, на головах у них сидит по птице — не то орлы, не

то голуби. Птицы не терзают своих жертв, как это обычно в подобных изображениях, они поднимают головы, не то слушая Давида, как слушали Орфея звери, не то присоединяя свои голоса к общему песнопению.

Видимо, псалтырь служила лишь отправной точкой мастерам Нерлинского храма. Их воодушевляло то наивное восхищение красотой мира, в которой Владимир Мономах видел выражение всемогущества творца. «И сему ся подивуемы, како птицы небесные из ирья идут… да наполнятся леей и поля — все дал бог на угодье человеком, на снедь, на веселье». Владимир Мономах еще не выходил за пределы церковности. Резчики Нерлинского храма в своем творчестве не могли удержаться в этих пределах. Ниже Давида и зверей идет целый ряд женских масок, вроде тех, какие и в Успенском соборе окаймляют окна (75). Нет оснований полагать, что это изображения богоматери или святых жен. Они лишены нимбов, и, что самое главное, головы их не покрыты. Скорее здесь следует видеть изображение великой матери-земли. Прототипы этих голов можно найти еще в искусстве скифов (стр. 25). Еще более вероятно, что владимирский резчик не отдавал себе ясного отчета, к какому персонажу языческой или христианской легенды имеют отношение эти головы. Недаром в Успенском соборе женские головы ритмично чередуются с львиными масками. В Нерлинском храме расположенные в один ряд красивые женские головы заполняют второй пояс его убранства. Включив в декорацию различные мотивы языческой и христианской мифологии, владимирские резчики создали впечатление, что весь мир участвует в радостном славословии (ср. стр. 59).

Что касается лежащих львов нижнего ряда, то эти фигуры заимствованы, видимо, из какого-то восточного рельефа, в котором львы были представлены под развесистым деревом. Но в истолковании владимирского мастера львы стали похожи на котов со сложенными калачиком передними лапками; хвосты их слились с очертаниями деревьев; отсюда возник сказочный мотив львов, лежащих в тени своих развесистых, как деревья, хвостов.

Фигуры зверей и царя Давида выполнены в довольно плоском рельефе, складки одежды врезаны резко и грубо. Но расположение зверей очень искусно и ритмично: на самом верху — слитная трехчленная группа, во втором ярусе — разреженная трехчленная; совсем внизу фигуры львов вместе с окном сплошь заполняют простенок. Рельефы Нерлинского храма гармонируют с тем жизнеутверждающим мировосприятием, которым проникнуто самое здание.

Своего расцвета владимиро-суздальская скульптура достигает в Дмитриевском соборе. Правда, не все его рельефы сохранились в первоначальном виде и на своих местах, но, несмотря на позднейшие добавления, его скульптурное убранство производит впечатление стройного единства (10).

На всех трех сторонах в средней закомаре представлен тот же сюжет, что и в церкви Покрова, Давид, окруженный зверями, воздающими хвалу создателю. В других закомарах можно видеть Александра Македонского, возносящегося на небо на двух грифонах, которые тянутся за двумя зайчатами, находящимися у него в руках, фигуру мужчины на троне с младенцем на руках, видимо — князя Всеволода с сыном. Эти образы декорации Дмитриевского собора должны были служить прославлению княжеской власти. Вокруг них и под ними, густо заполняя стену, представлено множество самых разнообразных мотивов сказочного, бытового и церковно-легендарного характера — весь мир, каким он рисовался воображению русских людей XII века.

Здесь можно видеть Никиту, таскающего за волосы беса в облике младенца, старца, похожего на евангелиста, со свитком в руках, всадников, как в рельефах Михайловского монастыря, охотника, вонзающего копье в глотку зверя, двух парней, занятых рукопашным боем, кентавра с дубинкой в руке и подобие русалки с причудливо извивающимся хвостом рыбы. Больше всего здесь всевозможного рода животных и птиц. Среди них — орлы с зайцами в когтях, олень, терзаемый хищником, какой-то зверь на задних лапах, подстерегающий под деревом птицу (как в басне о лисице и вороне), две птицы со сросшимися

хвостами, гуси со сплетенными шеями, чудовищные звери с двумя львиными туловищами и одной головой и множество иных диковинных существ. На барабане в еще более плоском рельефе, чем на стенах, в плетеном обрамлении представлены птицы, чередующиеся с полуфигурами святых (9). Фигуры святых имелись и между колонок пояска, но здесь большинство их было заменено в XVIII веке.

Чуть ли не для каждого мотива декорации Дмитриевского собора можно найти прообразы в более раннем древнеславянском искусстве, преимущественно в прикладном искусстве, в литье, в шитье, в орнаменте рукописей (62, 63). Создатели этой своеобразной эпопеи в камне зорко всматривались в изделия, которые могли попасться им под руки. В этом они действовали как искусный сказитель, который хранит в своей памяти множество накопленных народом преданий, сказаний, образов и представлений. Но это вовсе не значит, что они были простыми собирателями, бессмысленно соединявшими все накопленное — веками. Старые, унаследованные от предков, мотивы и новые, созданные ими, составили на стенах Дмитриевского собора стройное целое. И по замыслу своему, и по выполнению скульптурная декорация эта отмечена печатью подлинной самобытности. Недаром именно о церквах, выстроенных князем Всеволодом, летописец с гордостью замечает, что для их создания князь не искал мастеров среди иноземцев.

Здесь не представлено ни историческое событие, ни легендарный сюжет, ни какое-либо действие. В сущности, здесь ничего не происходит. Мастера ограничились тем, что вывели на сцену всех знакомых им легендарных персонажей. Сказочные мотивы и исторические, бытовые и героические, человеческие и звериные перемешаны и составляют все вместе одно неделимое целое. Во всем этом проглядывает определенный, смутно чувствуемый в мире и настойчиво желаемый порядок. Во главе его, по взглядам людей того времени, должен стоять мудрый, праведный царь, подобный Давиду или Александру Македонскому.

Создатели Дмитриевских рельефов, выходцы из народа, владимирские ремесленники, решались высказать в них свое понимание мироустройства. В годы феодальной раздробленности и княжеских междоусобиц, от которых больше всего страдал народ, они образно выразили в своих рельефах народную мечту об единовластии. В сущности, они отстаивали в них те же понятия, которые отразились в народных былинах в образе Владимира Красное Солнышко, воспетого в качестве защитника земли русской. Что касается рельефов Нерлинского и Дмитриевского соборов, то роль царя Давида Евсеича, как его запросто именовала народная молва, заключается еще и в том, что он выступает запевалой в исполнении гимна во славу творца вселенной.

Этим замыслом объясняется преобладание в рельефах Дмитриевского собора вполне определенных мотивов. Среди них мало мотивов борьбы, проявлений соперничества, ненависти и ожесточения и гораздо больше мотивов, рисующих благоустройство мира. Не будучи в силах разуверить паству в существовании языческих богов, русалок, упырей и тому подобных существ, духовенство утверждало, будто все они после победы христианства вступили в союз с дьяволом. В народе получило распространение мнение, будто и сам дьявол при встрече с человеком принимает полузвериный облик. Однако в Дмитриевском соборе нет и следа подобного рода демонологии. Звери в большинстве своем как разумные существа участвуют в общем торжестве, сливая свои голоса с радостной песней Давида.

10. Рельефы Дмитриевского собора во Владимире

Мастера Дмитриевского собора выразили свои представления о мире не только в выборе сюжетов, но и в композиции, в самом расположении рельефов на стенах здания. Почти на каждом прясле стены они выделили главное лицо, вроде запевалы Давида, придавая ему более крупные размеры и оставляя вокруг него пустое поле. Окна использованы для тех же целей, так как находятся в центре прясла, подчеркивают его среднюю ось и служат для главного персонажа чем-то вроде подпоры. Остальные фигуры располагаются поясами и сплошь заполняют всю верхнюю часть стен. Каждая фигура соответствует отдельному камню. Вся композиция в целом так же наглядно складывается из отдельных мотивов, как и стена из отдельных плит.