Всеволод Залесский. Дилогия
Шрифт:
А тут?
Трудно было, что ли?
– А я и говорю – козел… – Чалый сглотнул с трудом, отполз на спине от Севки и прислонился к склону балки. – Етить твою…
– У меня еще наган есть, имей в виду… – напомнил Севка, похлопав ладонью по расстегнутой кобуре. – Семь пуль… И я не промажу…
Севка посмотрел на свою правую руку – так и есть, между указательным и большим пальцами кожа была содрана, и сочилась кровь.
Вот по этой причине Севка и не любил «ТТ». У Севки глубокий хват, а у «Тульского-Токарева» ствольная коробка посажена
Раз или два на первых стрелковых занятиях проклятая машинка вырывала куски кожи. И Севке посоветовали «ТТ» не пользоваться. Наган в этом смысле был куда вежливее и, подсказали Севке, не разбрасывал гильзы куда попало.
А потом пошли слухи, что немцы разработали к нагану хитрую насадку, глушащую звук выстрела, Севке даже пообещали такую достать, но потом все завертелось, командировки за командировками…
Руку ободрал, но пальцы не дрожали. Хотя внутри организма все колотилось и даже хлюпало.
– Сидеть, – приказал Севка, увидев, что Чалый собирается встать.
Револьвер уже был в руке у Севки и смотрел в лоб капитану. А курок щелкнул в предвкушении выстрела.
– Ловко, – оценил Чалый. – Ты бы его снял с боевого взвода, что ли… А то ведь…
– А ты не дергайся… Сиди спокойно и отвечай на вопросы… Можешь?
Над балкой один за другим проскочили несколько самолетов – немцы и наши, не поднимая головы, определил Севка. Кто-то за кем-то гнался, пока еще не стреляя.
– Могу. Только я на время буду поглядывать, если ты не возражаешь… – Чалый поднял левую руку, демонстрируя массивные часы на кожаном ремне. – Мне очень важно знать, сколько время…
– Смотри, – разрешил Севка. – Сколько у нас есть времени на беседу?
– По первоначальному варианту – около часа. Но после канонады, которую ты устроил… Может, уже сейчас сюда бегут или даже скачут казаки… Лучше особо не затягивать.
– Тогда – быстро. Год рождения?
– Эк ты… Сразу быка за рога…
Ствол револьвера качнулся.
– Да ладно тебе, ладно… – Чалый пытался улыбаться, но глаза смотрели напряженно. – Чалый Александр Федорович, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения… Из Харькова, между прочим. Твой земляк…
– И что? Думаешь, это что-то меняет? Знаешь, сколько земляков я бы, не дрогнув, своей рукой?.. – Севка опер руку с револьвером о колено. – То есть ты сюда…
– Я к тебе. Один наш общий знакомый очень настойчиво просил, чтобы я тебе помог…
– Серьезно? А этот знакомый не сказал, чтобы ты сразу меня предупредил? Ерунда могла бы получиться… – Севка на мгновение зажмурился, вдохнул и выдохнул, пытаясь унять дрожь, возникшую во всем теле. – Не мог сразу…
– Нет. Приказано было только песенку напевать, да пару-тройку раз вставить цитаты из…
– А если бы я не распознал цитат? Ну, просто не вспомнил бы впопыхах? Что тогда?
– Тогда… Я бы еще раза два попробовал что-нибудь эдакое сказануть… Типа «настоящий полковник»… Местные не поняли бы, а ты… ты имел бы шанс
– Смешно, – кивнул Севка. – То-то бы я офонарел…
– А если бы ты и тогда не понял, то двинулись бы мы с тобой на восток, а на ближайшем привале я бы ушел, оставив тебя одного…
– И что я?..
Севка задал вопрос спокойно, как бы невзначай, но внутренне напрягся.
– А хрен тебя знает, товарищ лейтенант… – Чалый почесал в затылке. – Ты же должен помнить – мы видим только то, что происходит ДО нашего появления здесь, в этом времени. То есть как вы выбрались с Узловой, как попались казакам – по-детски, между прочим, попались, стыдно – видел, как вас расстреливать повели – видел. Как расстреляли – тоже видел.
– Что? – спросил Севка тихо. – Как – расстреляли?
– А вот так. Тебе пуля попала в лоб, а Косте – в сердце. Упали вы в овраг, рыжий казак…
– Грыша…
– Может, и Грыша… Он хотел спуститься за формами и орденом, но младший сержант…
– Младший урядник, – автоматически поправил Севка.
– Что ты говоришь?! – изумился Чалый. – Младший урядник? Так вот этот самый младший урядник рыжему в рыло настучал и погнал пинками на хутор. Потом, к часу дня, на хутор пожаловали, наконец, немцы в количестве четырех особей на бронемашине, разведчики. Были очень тронуты гостеприимством местных жителей. Пожрали, попили молочка свеженького и укатили довольные. А потом, к вечеру…
– Так это ты нас?.. Ты казачков убил? – спросил Севка.
– Нет. А что?
– Тут кто-то еще есть? Из ваших?
– Нет здесь, кроме меня, никого…
– Так кто же?..
– Понятия не имею и даже не интересуюсь, – Чалый посмотрел на часы. – Воронка, по которой я вышел в сейчас…
– Куда вышел?
– В сейчас. Как еще это прикажешь называть? В эту точку временного континуума? Воронка вывела меня в семи километрах к северу и за полтора часа до встречи с вами здесь… К расстрелу я никак не успевал. Может, кого другого отправили, но я что-то в это не верю – все заняты. Жутко заняты, лишних рук нет и пока не предвидится. Во-от… Я вывалился, припустил бегом, пришлось на полпути пережидать, пока казачий дозор проедет… но успел…
– И зачем?
– А домой тебе пора, Сева… – сказал Чалый. – Последний шанс, можно сказать…
– Это как?
– Ну… Понимаешь, комиссар больше не сможет тебя прикрывать. Время у комиссара вышло, и то, что без нашего вмешательства, и то, что с ним. Вот и говори об изменении времени после этого. В варианте без встречи с тобой комиссар героически погибал от рук своих коллег в июле этого года, а в нынешнем варианте – в середине августа. От тех же дружеских рук. Поводы разные, причина одна. Останешься ты здесь – живой или мертвый, выйдешь ли из окружения – все равно тебе, как бы… При любом раскладе жизнь твоя резко усложняется. Снова придется придумывать… – Чалый прижал к животу руку и поморщился. – Не везет мне с тобой, честное слово… То нос мне сломал, то…