Всевышнее вторжение
Шрифт:
Не лейте слёзы, родники, Свою умерьте скорбь. Взгляните – солнце золотит Вершины снежных гор. Моё же солнце сладко спит, Не ведая о том, И лишь…
Это была лучшая её песня, песня из Третьей и Последней тетради лютневых песен Джона Дауленда, который жил во времена Шекспира и чью музыку Линда Фокс перекладывала для нужд современности.
Не в силах больше терпеть гнусную помеху, Херб Ашер нажал на пультике дистанционного управления кнопку «стоп». Эффект получился более чем странный: Фокс смолкла, а струнные остались. Херб Ашер вздохнул и выключил всю аудиосистему.
Но даже и теперь «Скрипач
Какой кошмар, думал Херб Ашер. В глубоком космосе, в миллиардах миль от Земли я вынужден бесконечно слушать пиликанье восьмидесяти семи струнных. Что-то тут явно не так.
Вообще-то за последний год многое пошло не так. Эмиграция из Солнечной системы оказалась страшной ошибкой. Он умудрился не заметить важнейшего обстоятельства, что обратная дорога закрыта для него на целых пять лет. Этим законом двустороннее правительство Солнечной системы гарантировало постоянный отток населения при полном отсутствии притока. Альтернативой эмиграции была армейская служба, то есть – почти верная смерть. Слоган «УЛЕТАЙ, А ТО СПЕЧЁШЬСЯ» не сходил с экранов государственного телевидения. Либо ты эмигрируешь, либо твою задницу поджарят в абсолютно бессмысленной войне. Теперь правительство даже и не пыталось подводить под войны какую-нибудь идейную основу. Тебя просто посылали на фронт, убивали и подменяли очередным придурком. Это стало возможным после объединения коммунистической партии и католической церкви во всесильную мегасистему, возглавлявшуюся двумя правителями, на манер древней Спарты.
Здесь же, на этой планетке, Херб Ашер был хотя бы в безопасности от родного правительства. Ну а со стороны крысовидных туземцев ему ничего особенно не грозило. Немногие оставшиеся туземцы никогда не убивали землян, засевших в куполах вместе со своими ультракоротковолновыми передатчиками и психотронными генераторами, фальшивой пищей (фальшивой с точки зрения Херба, он ненавидел её вкус) и техническими выкрутасами, создававшими жалкое подобие уюта; все эти вещи были абсолютно непонятны простодушным туземцам и не вызывали у них никакого любопытства.
Вот же зуб даю, что базовый корабль висит прямо у меня над головой, сказал себе Херб Ашер. Висит и лупит по мне из психотронной пушки этим самым «Скрипачом». Шутки у них такие.
Он встал с койки, кое-как доплёлся до пульта и окинул взглядом третий радарный экран. Радар видел всё что угодно, кроме базового корабля. Догадка не подтвердилась.
Бред какой-то, подумал Херб. Он собственными глазами видел, что аудиосистема надёжно отключена, однако звук не затихал. И он не исходил из какой-то одной точки, а был вроде как ровным слоем размазан по всему пространству купола.
Херб сел к пульту и связался с базовым кораблём.
– Вы передаёте сейчас «Скрипача на крыше»? – спросил он у дежурного контура.
– Да, – послышалось после долгой паузы. – У нас есть видеозапись «Скрипача на крыше» с Тополем, Нормой Крейн, Молли Пайкон, Полом…
– Хватит, – испугался Херб. – А вот сейчас, в этот момент, что вы сейчас принимаете с Фомальгаута? Что-нибудь со струнным оркестром?
– А, так вы, значит, Пятая станция. Фанат Линды Фокс.
– Это что, – хмуро поинтересовался Ашер, – это так меня теперь называют?
– Мы выполним ваш заказ. Приготовьтесь принять на высокой скорости два новых аудиоальбома Линды Фокс. Вы готовы к приёму?
– Я хотел спросить совсем о другом.
– Начинаем передачу на высокой скорости. Спасибо.
Дежурный контур базового корабля отключился, и Херб Ашер услышал сжатые до комариного писка звуки; базовый корабль послушно исполнял заказ, которого он не делал.
Когда передача закончилась, Херб снова связался с дежурным контуром.
– Я слушаю «Сватья, сватья» вот уже десять часов кряду, – пожаловался он. – Меня скоро вытошнит. Может, вы отражаете сигнал от чьего-нибудь ретрансляционного щита?
– Я постоянно отражаю сигналы от тех или иных ретрансляционных щитов, – заговорил дежурный контур. – Это входит в круг моих прямых…
– Конец связи, – сказал Херб Ашер и отключился.
Через иллюминатор купола он видел сутулую фигуру, медленно плетущуюся по промёрзшей пустыне. Туземец со своей жалкой поклажей, ищет, наверное, что-нибудь.
– Эй, клем, – сказал Херб Ашер, нажав кнопку внешнего динамика. Для землян все туземцы были на одно лицо, и они называли всех их «клемами». – Я хочу тут с тобой посоветоваться.
Туземец неохотно развернулся, подошёл к шлюзовой камере купола и нажимом кнопки известил, что хочет войти. Херб Ашер активировал шлюзовой механизм, предохранительная мембрана встала на место, и туземец исчез в шлюзе; секунду спустя он уже стоял внутри купола, стряхивая с себя метановый иней и недовольно косясь на землянина.
Ашер извлёк из ящика переводящий компьютер и сказал туземцу:
– Это займёт буквально минуту. – Компьютер превратил звуки его голоса в последовательность отрывистых щелчков. – Я принимаю какие-то звуковые помехи и никак не могу от них отстроиться. Это не твои соплеменники забавляются? Вот, послушай.
Туземец стоял и слушал, напряжённо наморщив тёмное, похожее на печёную картошку лицо. В конце концов он заговорил; голос компьютера, превращавшего двоичные щелчки в английскую речь, звучал на удивление резко.
– Я ничего не слышу.
– Ты врёшь, – сказал Херб Ашер.
– Нет, – отрезал туземец, – я не вру. Возможно, твой разум удалился благодаря изоляции.
– Я блаженствую в изоляции. К тому же я совсем не изолирован.
И действительно, у него всегда была такая прекрасная компаньонка, как Линда Фокс.
– Я уже видел, как такое случается, – сказал туземец. – Купольникам, вроде тебя, начинают чудиться голоса и образы.
Херб Ашер достал стереомикрофоны, присоединил их к вольтметрам и включил магнитофон. Приборы ничего не показывали. Он прибавил громкость до максимальной, и всё равно стрелки приборов не двигались. Ашер кашлянул, и тут же обе стрелки ударились об упоры; тревожно вспыхнули светодиоды перегрузки. Ну что ж, получается, что магнитофон по какой-то неясной причине не записал эту слюнявую струнную музыку. Ашер терялся в догадках. Туземец смотрел на него и улыбался.