Всей нечисти Нечисть...
Шрифт:
– - Зато по мне в самый раз! Ты не смотри, что я ростом не вышел, силушки у меня на десятерых!
– - Борзеевич забрал у нее меч, помахивая перед собой.
– - Да я бы и сам справился!
– - Постой, это же наконечник стрелы!
– - сказала Манька, подбирая осколок и протягивая его Борзеевичу.
Не говоря ни слова, оба бросились копать в том месте, откуда вышел осколок.
Через пару минут наткнулись на крышку огромного глиняного кувшина, в котором могли бы уместиться пара человек, приподняли крышку и замерли в растерянности. Кувшин был доверху наполнен стрелами, да такими, что любо дорого. Не только наконечник,
– - Наверное, он из неугасимого полена, -- предположил Борзеевич.
– - А сверху покрыли металлом, чтобы пока в земле лежит, не пророс.
– - Тут сидел человек из второго города!
– - сказала Манька, вытаскивая стрелы на глазах изумленного, якобы изумленного Дьявола, который подошел, чтобы поторопить их и сообщить последние новости.
Дьявол взял в руки стрелу и присвистнул, разглядывая ее.
– - Подарочек оставили вам?!
– - обыденно пожал он плечами, проявляя к стреле чисто житейское любопытство.
– - А ты не знал? Даже не догадывался?
– - прищурилась Манька.
– - Ну, может, и знал...
– - Дьявол пожал плечами.
– - Да кто ж помнить-то будет через столько времени? Не вчера же положили!
– - Мань, -- сказал Борзеевич миролюбиво.
– - Мы с тобой разомкнули временную петлю! Заметила, что ступеньки стали и шире, и чаще?! Не наши это ступени... Это они на плечах сюда поднимали. Или на тех же оборотнях... Может быть, город искали, в котором пролежали не одну тысячу лет, пришли месту поклониться, где их спас еще кто-то...
– - А может, свой, который спасли... Проверить, чтобы уж ничего от проклятия не осталось...
Манька взбодрилась, прошла назад, встав на краю уступа, откуда начиналась лестница, приценилась к месту, где им предстояло встретиться с врагом. Борзеевич подтаскивал к ней охапку за охапкой. Стрел было больше, чем оборотней.
– - Наверное, они знали, что мы снова в горы пойдем, -- предположила она, разглядывая принесенные Борзеевичем стрелы, удивляясь, как много таят горы. Дьявол помогал ему их вытаскивать, чтобы Борзеевич, оказавшись в кувшине под землей, не заснул. Время было не то.
– - Не трудно догадаться, что пойдете. Как без ключей-то?
– - снова обыденно пожал плечами Дьявол.
– - И понятно, что не одни! Кто ж позволил бы вам их взять?
– - И за тысячи лет никто здесь больше не был, кроме нас? Ведь не взяли!
– - Ходили мимо и не видели. Точно так же, как не видели города, который разрушался у них на глазах.
– - Эй, а я еще нашел!
– - радостно крикнул Борзеевич.
Борзеевич вытаскивал еще один кувшин, наглухо запечатанный. Третий кувшин он даже не пытался вытаскивать. Манька посмотрела вниз -- оборотни готовились к последнему переходу, сбиваясь в стаи. Они тоже ее заметили. Но для простых стрел далековато. Минут тридцать у них было. Она спрыгнула с камня и вприпрыжку побежала к Борзеевичу, который кувшины уже открывал.
В кувшине поменьше была вода. Борзеевич плеснул ее себе на руки и понюхал.
– - Похоже, живая!
– - радостно сообщил он.
– - Что ей сделается!
– - хмыкнул Дьявол.
– - Живее всех живых! Выдержанная!
Он отпил воды сам, наполнил бутыль и завернул крышку. Зачерпнул кружкой, дал выпить Маньке и Борзеевичу.
Силы вернулись, здоровье пошло на поправку.
Манька провела ладонью по голове, погладив пятерней ежик волос, пощупав брови и ресницы. Ей стало весело. Вряд ли оборотни ожидали такого поворота. Вода была сладковатая и терпкая, и прокатилась по пищеводу, и сразу растворилась в теле. Зачерпнули еще по кружке. Манька посмотрелась в зеркальце и опешила. Брови и ресницы нарастали рыжие, как огонь, а до этого были черными.
– - Зелень тоже поначалу салатовая, а потом ничего, разумно зеленая становится, -- успокоил ее Дьявол.
– - А в этом что?
– - Манька приподняла крышку и заглянула краем глаза в кувшин, который Борзеевич не торопился обнародовать. Тут же захлопнула, не решаясь поверить в увиденное.
– - Опиум и навоз!
– - подразнил ее Дьявол.
Борзеевич снял крышку, порылся в кувшине и сразу отошел.
– - Это, наверное, тебе!
– - сказал он, ткнув в кувшин пальцем.
– - И это все лежало тут?!
– - радостно воскликнула Манька, разглядывая неожиданно свалившееся на нее богатство.
В третьем кувшине было столько одежды и украшений, что разбегались глаза. Манька охала и ахала, перебирая платья.
– - Я бы радовался двум первым подаркам, -- Дьявол осуждающе покачал головой.
– - Возможно, они жизнь тебе спасут.
– - Ну, знаешь, голая тут я тоже недолго протяну!
– - ответила Манька, покраснев. Такие подарки ей делали не часто, только раз, и не человек, а Дьявол.
– - Не хочу вас расстраивать, но через десять минут оборотни будут глодать ваши кости!
– - предупредил Дьявол.
Борзеевич схватил свой меч и новый лук, Манька и меч, и посох, и лук. С мечом Борзеевич управлялся сравнительно легко. Заняли позицию. Манька прицелилась и выстрелила. Стрела попала оборотню в глаз, он покатился вниз, сминая строй. Рядом просвистела стрела Борзеевича.
Уже давно прошел и вечер, и ночь, освещенная луной и ветвями неугасимых поленьев, наступил день и вечер, и снова был день, который подходил к концу.
Сотни оборотней издыхали, пожирая друг друга. Еще сотни лезли вверх, клацая зубами и скалясь, щерились, сверкая красными углями глаз. Сотни трупов украшали склоны. Вздремнули по очереди, не подпуская оборотней к вершине. Ночью многие стрелы пролетели мимо цели, ударяясь о камни, за которыми оборотни прятались. Их начали экономить, подпуская зверей ближе. Оборотни редели. Тела их были разбросаны повсюду. Манька и Борзеевич стреляли, не останавливаясь. Но стрел оказалось недостаточно -- из-за гор подтянулись отставшие стаи.
– - Оставь стрелы, их все равно не хватит, будем добивать ими последних. Не бегать же за ними...
– - предложила Манька, тяжело всматриваясь в озверевших людей.
– - У нас должен быть козырь...
– - Да мы стратегами становимся?!
– - засмеялся Борзеевич.
– - Ну...
– - Манька задумалась.
– - Я готова схватиться за голову -- живу какой-то не своей жизнью...
– - пожаловалась она.
– - Прикинь, Борзеевич, была обыкновенной, ничем не примечательной деревенской клушей, которая всю свою жизнь проплакала над собой, вопрошая: за что, Господи? И вот я здесь, и заставляю плакать других...