Вскрытие покажет
Шрифт:
– Гоша – это Георгий Устинович Смолянинов? – уточнила я.
– Ага.
– А его жена как же? – спросил Никита.
– Померла – уж пару месяцев тому. Как про сына узнала, а он ведь у них единственный, так и зачахла. А потом Гошка ее в сараюшке нашел, повесилась она.
– Господи, кошмар какой! – не сдержалась я.
– И не говорите… Погодьте, а что мы тут-то стоим? – внезапно спохватилась соседка, сменив гнев на милость после того, как выяснила, что мы не принадлежим к компании застройщиков. – Давайте-ка в дом, а то дождь вон собирается!
Дом у Прасковьи Евграфовны Хвощевой оказался самым что
– Каши пшенной не желаете, гости дорогие?
– Э-э, – нерешительно протянула я, – неудобно как-то…
– Да чего ж тут неудобного? Давайте-ка садитесь за стол!
Имея мужа-вегетарианца, дома я частенько готовлю каши, и пшенка – одна из излюбленных мною тем. Я добавляю в нее курагу и изюм, яблоки и сушеную вишню, стремясь сделать это исконно русское блюдо как можно вкуснее. Однако то, чем потчевала нас Прасковья Евграфовна, не шло ни в какое сравнение с моими кулинарными изысками. В состав ее пшенной каши входили обычные ингредиенты, но ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может, дело в том, что молоко было деревенским, а масло – взбитым собственноручно?
– Значит, – сказала я, отставляя наконец тарелку, – Елена Смолянинова покончила с собой?
Пожилая женщина перекрестилась.
– Царствие ей небесное! Для Ленки-то это вообще невероятно, ведь она набожная была… Я ее с детства знала – еще до того, как она Гошку привела. И он тоже ей под стать оказался, и сынок ихний, Ванечка, хорошим пареньком вырос. И вот – такое!
– Отец из-за случившегося в психбольницу попал? – спросил Никита. – После смерти жены?
– Ага. И слава богу, а то ведь и посадить могли!
– За что? – удивилась я.
– За вандализм – вот за что! – изрекла Хвощева, воздев к потолку узловатый палец.
– За… что?
– За осквернение могилы, – спокойно повторила она. – Он могилу сына вскрыл.
– Да вы что?! – вырвалось у меня. – Зачем?
– Ваню-то в цинковом гробу доставили, знаете?
Мы с Никитой одновременно кивнули.
– В письме сообщили, что он подорвался на мине.
– На мине? – спросил Никита.
– Вот и Гоша спросил – откуда мина-то? Он военкомат и прокуратуру письмами забросал – не дурак, даром что деревенский!
– И что ему ответили?
– Сначала игнорировали просто. Но Гоша не унимался, и позже все-таки отписали, что, дескать, мина была времен Отечественной войны.
– Он же на границе с Китаем служил? – уточнил Никита.
– Вроде так.
– И откуда же там, пардон, мина времен Второй мировой?
Мне этот вопрос даже в голову не приходил. Прасковье Евграфовне, видимо, тоже.
– Ну, не знаю, – покачала она головой. – Им, наверное, виднее. Только Гошка военным тоже не поверил. Он решил, что дело с сыном нечисто, но никто и слушать не хотел. Участковый наш его открыто послал куда подальше, вот Гошка и решил сам правды добиться. Да только не вышло ничего: повязали его. Хорошо, адвокат попался знающий, доказал, что Гоша невменяемый, вот его в психдиспансер и упрятали. С тех пор он там сидит, а эти застройщики тут так и шастают. Видят, что дом бесхозный стоит, и облизываются, ироды! Да только мы тоже не лыком шиты, законы знаем. Не могут ведь они дом захапать, пока хозяин жив, хоть и на принудительном лечении?
– Нет, конечно, – уверенно ответила я. – А навестить Георгия можно?
– Может, и можно, – с сомнением в голосе сказала Хвощева. – Только ведь их там дрянью всякой пичкают – вдруг у него и вовсе крыша съехала? Да вы лучше с ветеринаром нашим поговорите, Никитичем: он все вам получше Гошки расскажет.
– Что за ветеринар?
– Прохор Никитич – хороший мужик, только сильно пьющий. Кстати, он ведь едва-едва не загремел под фанфары вместе с Гошкой!
– А он-то за что? – изумилась я.
– За то, что вскрытие провел.
– Ветеринар – провел вскрытие? – недоверчиво переспросил Никита.
– А что? Он, между прочим, отличный специалист. Вот если бы не пил, как сапожник, цены б ему не было! Знаете, как он с коровами? Как с царицами! И кроликов лечит, и кур…
– Мы верим, что ваш Никитич – гениальный ветеринар! – поспешила заверить я женщину. – Но как же все произошло?
– Да как, как… Гошка, устав по инстанциям бегать да отписки получать, решил сам до сути докопаться. Выпил он крепко, пришел на кладбище, да и выкопал Ваньку. У соседа из дачного поселка раздобыл автоген, разрезал гроб, погрузил тело на тележку и отвез к Никитичу. Там они еще на грудь приняли и разрезали парня – вот и все.
– Что – все?
– Да не знаю, нашли ли чего, только кто-то видел, как Гошка на кладбище копошился, и участковому стукнул. Задержали их прямо в доме у Никитича. Его тоже судить собирались, но вступилось поселковое начальство: он у нас – единственный ветеринар на всю округу, даже богатеи местные из коттеджных поселков к нему со своей живностью ездят. Гошка всю вину на себя взял, сказал, что заставил Никитича буквально под дулом пистолета! В общем, Никитича пожурили да отпустили, а вот Гошке легко отделаться не удалось… С другой стороны, в психушке все же лучше, чем в тюрьме, да?
Она с надеждой посмотрела на нас, ища подтверждения своему предположению.
– Намного, – кивнул Никита. – Более того, у Георгия много шансов выйти оттуда сравнительно скоро.
– Да, вот только зачем? – вздохнула Хвощева, и ее маленькое личико сморщилось, став похожим на печеное яблоко. – Семьи у него больше нет, работы – тоже… Раньше тут лесопилка была, все наши мужики там работали, а теперь, когда землю усиленно скупает строительный трест, хозяин лесопилку ликвидировал – говорят, перевез за двести километров к северу. Так что Гошке тут делать особо нечего!
Никитич жил на другом конце поселка. Как и предупреждала Прасковья Евграфовна, большинство домов стояли заброшенными, с дворами, заросшими высокой травой. Скорее всего, трест вел переговоры с родственниками умерших стариков о продаже собственности, и недалек тот час, когда здесь вырастут дома состоятельных людей, спешно меняющих город на пригород из желания жить на свежем воздухе. Однако дом ветеринара выгодно отличался от других: сразу становилось ясно, что здесь живет зажиточный человек. Фундамент приподняли, участок выложили плиткой, в окнах стояли стеклопакеты – очевидно, богатые клиенты Никитича, возившие к нему своих собачек и кошечек, неплохо платили.