Вслед за героями книг
Шрифт:
В те времена от почтамта, который и поныне стоит на прежнем месте, каждый день в Петербург отходила многоместная карета – «мальпост».
К Тверской заставе мальпост направлялся через центр города. Это был кружной путь, но, по-видимому, более удобный. Бульварное кольцо изобиловало крутыми спусками и грязными рыночными площадями.
Можно думать, что и возок Татьяны мчался по той же дороге, по которой ездил тряский мальпост.
„Дворцы,
«Ныне в присмиревшей Москве, – писал Пушкин, – огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона – и то слава богу. На всех воротах прибито объявление, что «дом продаётся и отдаётся внаймы, и никто его не покупает и не нанимает». В другом месте Пушкин пишет: «купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».
Во времена Онегина крепостное хозяйство приходило в упадок, и оскудевшие потомки некогда звонких фамилий начали распродавать собственные усадьбы и перебираться в жилища более скромные.
Новые обитатели украсили дворцы грубо намалёванными вывесками. На них красовались имена модных французских портных, парикмахеров, рестораторов.
Возок миновал Страстную площадь и оказался против большого дома с заколоченными окнами. В этом дворце три года назад москвичи прощались с женой декабриста княгиней Волконской. Пушкин находился в то время под надзором полиции, но опальный поэт не побоялся прийти к жене каторжника. Он даже отправил с нею знаменитое «Послание в Сибирь».
«Пушкин, наш великий поэт, тоже был здесь.. . Во время добровольного изгнания нас, жён, сосланных в Сибирь, он был полон самого искреннего восхищения»,- писала в последствии Мария Волконская.
Ещё два квартала, и возок поравнялся с новым дворцом. 'У него были столь яркие красные стены, что на их фоне белые колонны казались выточенными из огромных сахарных глыб. В этом дворце жил генерал-губернатор. Он самовластно вершил суд и расправу, распоряжался городской казной.
Москвич не мог сделать шагу, не оказавшись под неусыпным надзором жандармов и губернаторских чиновников. Они следили за тем, чтобы москвичи не читали вольнодумных книг, не отзывались дурно о начальстве или заведённых в России порядках. Дело доходило до того, что губернаторы запрещали студентам носить длинные волосы, предписывали мыться в бане лишь по субботам, приказывали штрафовать тех, кто ел блины в неустановленные дни.
Окна дворца генерал-губернатора выходили на чисто выметенную площадь. Размахивая мётлами, здесь по утрам трудилась странная команда: щеголеватый купчик с вьющейся бородкой, небритый молодой человек в шубе с пелериной, немолодой чиновник в засаленной шинели и рваных сапогах. Это пьяные гуляки, нарушители ночной тишины. Ночь они провели, как тогда говорили, «под шарами», а утром отбывали наказание.
„Башни“
Старая Москва была разделена на двадцать частей (как тогда именовали районы). В каждой части находилось казарменного типа здание с башней, на которой висели большие деревянные шары. «Частный дом» служил одновременно и полицейским участком и пожарным депо. Шарами подавали сигналы о пожаре. Цвет и расположение шаров означали размеры бедствия. Если пожар был очень велик, то давался сигнал «сбор всех частей». Тогда, блистая медными касками, скакали сломя голову все двадцать команд с лестницами, крюками, топорами, бочками, насосами. Московские пожарные ухитрялись вывести коней и запрячь весь громоздкий пожарный обоз за пять минут. Это требовало удивительной быстроты и слаженности.
Гордостью московских пожарных были холёные, лоснящиеся кони. Каждая пожарная команда имела лошадей особой масти: одна вороных, другая гнедых, третья буланых, четвёртая – серых в яблоках.
„Аптеки, магазины, моды“
Мимо Татьяниного возка не могли мелькать аптеки с красным стеклянным шаром на окне. На весь огромный город было пять аптек, из них только одна на Тверской.
По старинным законам открыть новую аптеку могли только с согласия владельцев аптек, уже существующих в городе.
Пять московских аптекарей такого согласия, разумеется, давать не желали, и москвичам нередко приходилось из-за самого простого лекарства колесить через весь город.
Московские аптекари, как правило, начинали свою карьеру «мальчиками» при аптеке и учились читать и писать по аптечным этикеткам. Искусство составления лекарств они познавали между чисткой хозяйской обуви и вытиранием пыли с прилавков.
В отличие от аптек, пёстрые вывески магазинов моды действительно «мелькали» во множестве.
На Тверской находились магазины английских сукон, особенно ценимых богатыми щёголями, лавки мужских портных и ювелирные магазины, посещаемые больше всего мужчинами.
Излюбленные лавки московских модниц располагались невдалеке, на Кузнецком мосту. Здесь было дамское царство. Богатые бездельницы долгими часами примеряли затейливые шляпки, выбирали бантики и ленты или советовались с модистками о других принадлежностях многосложного туалета.
В магазинах того времени витрин ещё не было. Их заменяли размалёванные вывески, которые приказчики каждое утро выносили из магазина и ставили по сторонам дверей.
„Лавки“
Всё дальше катился Татьянин возок.
Тверская кончилась.
Вдали показался Кремль и старинное здание с двумя остроконечными каменными шатрами – ворота, которые в ту пору вели на Красную площадь.
В воздухе потянуло запахом прогорклого сала, требухи, навоза. Он шёл из Охотного ряда, в который свернул возок. Там, где сегодня стоят строгие корпуса дома Совета Министров и гостиницы «Москва», в те времена тянулись двухэтажные дома со множеством лавок.