Вспомни о Флебе

Бэнкс Иэн М.

Они верили в судьбу места. Определенные личности всегда принадлежали определенным местам (высокогорьям, плодородным землям, островам с умеренным климатом), независимо от того, родились они там или нет; то же самое относилось к племенам, кланам и расам (и даже к видам; большинство священных древних текстов оказывались достаточно двусмысленными и туманными, так что их вполне можно было притянуть к сделанному идиранами открытию, что они не одни во Вселенной. Тексты, утверждавшие иное, были отброшены, их авторы поначалу подверглись проклятию, а потом были забыты окончательно). В самой светской своей форме эта вера могла проявляться в виде убежденности, что для всего есть свое место и все должно быть на своем месте. Когда все будет на своем месте, Бог удовольствуется положением дел во Вселенной и вместо нынешнего хаоса воцарятся вечный мир и радость.

Идиране считали себя движущей силой этого великого упорядочения. Они были избранными – сначала им был дарован мир, чтобы они могли понять, чего желает Бог, а потом те самые силы беспорядка, с которыми, как они поняли, им нужно сражаться, побудили их к действию, а не к созерцанию. У Бога были задачи поважнее, чем обучение идиран. И им нужно было самим найти себе место – по крайней мере в своей галактике. А может, и за ее пределами. Более зрелые виды могли искать спасения самостоятельно: они должны были сами устанавливать для себя правила, сами находить мир с Богом (и знаком Его великодушия была радость по поводу их достижений, даже если они отрицали Его). Но что касается других – непоседливых, суетливых, борющихся народов, – они нуждались в руководстве.

Пришло время покончить с игрушками, с эгоистичной борьбой за собственные интересы. Тот факт, что идиране это поняли, как раз и свидетельствовал в пользу такого соображения. Они – и с ними Слово, полученное ими в наследие от божества, Заклинание, заложенное на генетическом уровне, – несли новое послание: Вырасти. Научись себя вести. Подготовься.

Хорза верил в идиранскую религию не больше, чем Бальведа, он не мог не видеть, что идиранские идеалы выглядят слишком уж заданными, слишком сделанными. То были именно силы, ограничивающие жизнь, которые он так презирал в Культуре, изначально более мягкой по своему характеру. Но идиране полагались на себя, а не на свои машины, а потому все еще оставались частью жизни. Для Хорзы это и было самым главным.

Хорза знал, что идиране никогда не подчинят все менее развитые цивилизации в галактике: судный день, о котором мечтали они, никогда не настанет. Но сама уверенность в окончательном поражении делала идиран безопасными, нормальными, делала их частью общегалактической жизни – просто еще один вид, который прожил этапы роста и экспансии и угомонился, вступив в фазу ровного развития, как это случается со всеми видами, не склонными к самоубийству. В течение десяти тысяч лет идиране были всего лишь еще одной цивилизацией, которая пыталась разобраться сама с собой. О нынешней эре завоеваний когда-нибудь будут вспоминать ностальгически, но к тому времени она изживет себя и получит оправдание в рамках какой-нибудь креативной теологии. Прежде идиране были тихим видом, занятым собой; такими они станут снова.

Ведь в конечном счете они были рациональны. Они сначала слушались здравого смысла, а потом уже – эмоций. Не требуя никаких доказательств, они верили лишь в то, что у жизни есть цель, что существует нечто, переводимое на разные языки как «Бог», и что этот Бог желает лучшей участи для своих созданий. В настоящий момент они сами пытались реализовать эту цель, считали себя руками и пальцами Бога. Но наступит время, и они спокойно смирятся с тем, что ошибались, что наведение окончательного порядка им вовсе не по плечу. Тогда они успокоятся и обретут свое место во Вселенной. Галактика с ее многочисленными, разнообразными цивилизациями ассимилирует их.

С Культурой все обстояло иначе. Хорза не видел конца ее политике непрерывного и все возрастающего вмешательства в дела других. Культура легко могла расти вечно, потому что у нее не было никаких естественных ограничителей – как раковая опухоль, взбесившаяся клетка, в генетическом коде которой отсутствует «выключатель», Культура будет расширяться, пока кто-нибудь не остановит ее. Сама по себе останавливаться она не собиралась: значит, ее должен остановить кто-то другой.

Именно этому делу он давным-давно и решил посвятить себя, думал Хорза, прислушиваясь к монотонному гудению Фви-Сонга. Делу, которому он больше не сможет служить, если не сумеет уйти от Едоков.

Фви-Сонг разглагольствовал еще некоторое время, потом сказал что-то господину Первому, и его носилки развернули, чтобы пророк мог обратиться к своим последователям. Большинство из них были явно больны либо имели болезненный вид. Фви-Сонг перешел на местный язык, неизвестный Хорзе, и теперь читал что-то вроде проповеди. На приступы рвоты, случавшиеся с кем-нибудь время от времени, он не обращал внимания.

Солнце все ниже опускалось в океан; становилось холоднее.

Закончив свою проповедь, Фви-Сонг замер на носилках, и Едоки начали один за другим подходить к нему, кланяться и о чем-то серьезно разговаривать. На лице пророка гуляла улыбка, время от времени он кивал куполообразной головой – похоже, соглашаясь с услышанным.

Потом Едоки принялись распевать свои молитвы, а две женщины (те самые, что помогали в обряде умерщвления Двадцать Седьмого) – мыть и умащать Фви-Сонга. Наконец пророк приветственно помахал руками, и его громадное тело, сияющее в лучах заходящего солнца, унесли с берега в лесок под невысокой горой.

Едоки поддерживали огонь в кострах, приносили новые дрова, а потом разошлись: кто ушел в палатку, кто уселся у огня, кто, взяв сделанную кое-как корзину, отправился куда-то с двумя-тремя другими – видимо, собирать новый мусор, который они потом попытаются съесть.

Когда солнце уже почти зашло, господин Первый присоединился к пяти тихим Едокам, сидевшим вокруг костра, на который Хорза уже устал смотреть. Изголодавшиеся люди почти не обращали внимания на мутатора, но господин Первый подошел и сел рядом с человеком, привязанным к шесту. В одной руке у него был маленький камень, в другой – несколько из искусственных челюстей, которыми днем пользовался Фви-Сонг, обгрызая Двадцать Седьмого. Господин Первый принялся начищать и затачивать зубы, разговаривая одновременно с другими Едоками. Когда двое из них удалились в свои палатки, господин Первый зашел Хорзе за спину и развязал тряпку, закрывавшую ему рот. Хорза принялся дышать ртом, чтобы избавиться от неприятного вкуса, и двигать челюстью. Он поерзал, пытаясь ослабить накапливающуюся боль в ногах и руках.

– Удобно? – спросил господин Первый, снова присаживаясь рядом с Хорзой.

Он продолжил затачивать металлические клыки, поблескивавшие в свете костра.

– Бывало и лучше, – сказал Хорза.

– Но будет и хуже… друг. – Последнее слово в устах господина Первого прозвучало как проклятие.

– Меня зовут Хорза.

– Мне все равно, как тебя зовут. – Господин Первый покачал головой. – Твое имя не имеет значения. Ты не имеешь значения.

– У меня тоже складывается такое впечатление, признался Хорза.