Вспомни, Облако!. Книга четвёртая. Рассказы об отважных пилотах всех времён и о тех, кого не отпустило небо
Шрифт:
в своем роде единственный.
Доверили провести испытание Сергею Анохину, к тому времени зарекомендовавшему себя авиатором с огромным самообладанием, ювелирно точным в пилотировании, человеком с отличной реакцией в минуты опасности.
…Сергей Анохин шел на аэродром. Его худощавую невысокую фигуру облегал новенький синий комбинезон, перетянутый в талии широким армейским ремнем с маленькой кобурой пистолета. Продолговатое, потемневшее от горячих крымских ветров лицо обрамлял белый подшлемник. На лбу летные очки. В уголке губ дымила папироса.
Волновался ли он?
По более позднему личному признанию, Анохин не страшился опасности и верил в себя, верил, что в случае необходимости сумеет воспользоваться парашютом, однако его сковывало какое-то нервное напряжение, ожидание неизвестного.
На вершине горы был в самом разгаре день «большого» парения. КИМ, «Темп», Г-9, «Упары» летали вдоль склона, пытаясь набрать высоту и уйти на дальность.
Аэропоезд – П-5 и прицепленный к нему длинным тросом «Рот-Фронт» – стоял на старте в полной готовности.
– Когда полетим? – подойдя к ожидавшей его группе конструкторов и лётчиков, спросил Анохин.
– Подождем… Часов в пять ветерок ожидается потише, – раздумчиво ответил начальник слета.
Руководителям слета и членам техкома было о чем подумать. Полет очень рискованный. Цена его, возможно, человеческая жизнь. На подобные эксперименты обычно требуется разрешение высшего начальства. Но каждый член технического комитета знал, что жизненно важный, необходимый для дальнейшего прогресса авиации вопрос испытания планера на вибрацию крыльев в воздухе дебатируется уже два года; что если сейчас начать согласовывать его во всех высших инстанциях, то разрешение опять вряд ли будет получено, скорее всего, оно «утонет» в потоке различных уточнений. И всю тяжесть возможной ответственности руководители слета взяли на себя.
Ждать, когда стихнет ветер, было нелегко всем причастным к будущему полету. Кое-кто нервно расхаживал по летному полю, другие высасывали папиросу за папиросой, третьи – в который раз! – осматривали и проверяли планер, парашют пилота. Сам Анохин выглядел спокойным, занимаясь тщательной подгонкой лямок парашюта, даже напевал.
Время тянулось томительно долго.
Но вот, наконец – долгожданная команда начальника слета.
Места в буксировщике П-5 занимают лётчик Даниловцев, бортмеханик Эскин и член техкома Кочеткова. Сергей Анохин залезает в тесную кабину «Рот-Фронта» Планерист-парашютист Михаил Романов по инструкторской привычке проверяет подгонку подвесной системы парашюта и ласково треплет за плечо:
– Вперед, брат Сережа! Ни пуха, ни пера.
– Будет порядок, – успокаивает его Анохин.
– Подумай! – обращается к Олегу Антонову Расторгуев. – Такой планер гробим.
– Летите, Сергей, – говорит Антонов и отходит в сторону.
Дул ослабевший ко второй половине дня южак. Самолет, двинувшись с места, выбрал слабину троса, поддернул «Рот-Фронт». Потом долина будто втянула в себя гулкий стрекот мотора, и аэропоезд стартовал с крутой спины горы.
Десятки взволнованных лиц поднялись к небу, где аэросцепка широкими кругами набирала высоту.
…Сосредоточившись, Сергей Анохин следит за стрелкой высотомера. Набрано 2500 метров над аэродромом. Пора! Рука тянется и дергает рычаг буксирного замка. Самолет проваливается вниз. Теперь «Рот-Фронт» в свободном полете скользит над северной долиной горы к зоне, расположенной между деревней Кочка-Чакрак и северным склоном горы. Анохин видит и домики села Отуз, и хребты Крымских гор, поднимающихся из-за Карадага. Ему хочется рассматривать живописную картину внизу долго, но… пора начинать эксперимент.
Пилот опускает нос планера к земле, пикирует. Сначала полого, потом круче. Стрелка прибора скорости бежит по цифрам 100,120, 150… Нарастает гул, и тон его все выше и выше, как у натягиваемой гитарной струны, если бы гитара была величиной с гору. Анохин покачивает ручкой управления из стороны в сторону, чтобы создать толчок элеронам для начала вибрации, а сам смотрит на левую плоскость. Никакого дрожания, элероны до того тугие, что еле сдвигаешь ручку в сторону. Шум растет с каждым мгновением, свист встречного воздуха переходит в звон. Опять взгляд на крыло – кончик левой плоскости чуть скрутился вниз.
Скорость 200… 220… Стрелка с натугой ползет дальше по циферблату прибора…
Крылья планера задрожали. Слетела и пронеслась над головой крышка кабины со всеми пилотажными приборами.
«Надо выходить из пикирования».
Едва Анохин так подумал, как от стремительно возросшей вибрации планер будто взорвался. Скрутились и с треском оторвались несущие плоскости. Бескрылая кабина «Рот-Фронта» будто ударилась о невидимую стену. От резкого торможения Анохина выбросило из полуразрушенной кабины, оборвав брезентовые ремни на плечах. Обломки крыльев ударили по хвостовому оперению и расщепили его на мелкие части.
С земли видели «взрыв». На его месте образовалось серо-серебристое облако, из которого посыпались отдельные части планера, обрывки сверкающего оперения. Вращаясь, далеко друг от друга падали консоли крыльев. Но полные тревоги взоры онемевших от увиденного людей были прикованы к мчавшемуся вниз серебряному телу кабины «Рот-Фронта»…
Подробную картину разрушения наблюдал в бинокль только начальник слета. В «облаке» среди обломков планера он искал человеческую фигурку. И увидел ее. Но лицо его омрачилось: Анохин падал с нераскрытым парашютом.
– Все! Конец! – глухо выдавил из себя начальник слета, вяло опуская бинокль. Но секундами позже он услышал резкий, как ружейный выстрел, хлопок раскрывшегося купола.
– Молодец! Молодчина! – По-юношески резво начальник слета вскочил в «газик» и помчался к месту предполагаемого приземления.
Сергей Анохин действительно оказался молодцом. Ему удалось сохранить самообладание. Он нащупал вытяжное кольцо парашюта сразу после выброса из кабины, однако не дернул его, подумав, что части планера зацепят и порвут раскрывшийся купол. Летел вниз, опережая обломки, уходя от наиболее крупных частей аппарата.