Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история
Шрифт:
Весной того года я встретился с одним из величайших мыслителей двадцатого столетия экономистом Милтоном Фридманом. Этот лауреат Нобелевской премии, отточивший идеи Рейгана о свободном рынке, также оказал громадное влияние и на меня. Выходившая в эфир в восьмидесятых телевизионная программа Фридмана «Свобода выбора» побила все рекорды популярности, и я не пропускал ни одной передачи, впитывая его идеи подобно губке. Вместе со своей женой Розой Фридман написал книгу, ставшую бестселлером, которая также называлась «Свобода выбора», и я разослал ее всем своим друзьям в качестве рождественского подарка. Каким-то образом об этом проведал продюсер программы Боб Читестер. Он разыскал меня и предложил встретиться с супругами Фридманами, которые как раз оставили профессорские должности в Чикагском университете. Они переехали в Сан-Франциско, где Милтон теперь работал в «мозговом центре» Гуверовского
Готовясь к встрече, я чувствовал себя ребенком, собирающимся на увлекательную прогулку. «Где мой фотоаппарат? – спрашивал я у Марии. – Галстук у меня подходящий?» Фридман к тому времени стал одним из моих героев. Его концепция роли государства и рынка в развитии человеческого общества была огромным шагом вперед по сравнению с той экономикой, которую я учил в школе: она объясняла так много из того, что я видел в мире, что испытал на себе как американский предприниматель. Разумеется, основополагающим его положением было то, что рынок действует гораздо более эффективно, если вмешательство государства сведено до минимума. Как и Рейган, Фридман преподносил свои мысли так, что они были понятны всем. Например, отстаивая свободный рынок, он брал в руку обыкновенный карандаш.
– Дерево пришло из штата Вашингтон, графит пришел из Южной Америки, а резина пришла из Малайзии – в прямом смысле тысячи человек из разных стран вложили каждый по несколько секунд своего труда, чтобы изготовить этот карандаш. Что свело их вместе и побудило сотрудничать между собой? Не было никакого комиссара, который рассылал приказы из своего кабинета. Зато был спрос. Когда есть спрос, рынок обязательно находит способ его удовлетворить.
Я цитировал взгляды Фридмана, когда спорил с Сарджентом Шрайвером относительно цены молока. Сардж говорил:
– Помню, мы проводили кампанию в Висконсине. Там молока было так много, что цены на него падали. Затем мы приехали в Иллинойс, где ощущалась нехватка молока, и цены на него росли. Я сел на телефон и пожаловался оптовым поставщикам…
– Вам не кажется, что здесь должен был бы вмешаться рынок? – перебил его я. – Если в Иллинойсе возникла такая потребность в молоке, со временем его обязательно стали бы поставлять из Висконсина или откуда-нибудь еще. Я считаю, кому-то было выгодно создать нехватку молока, чтобы взвинтить цены. Это решение было принято сознательно в частном секторе. Но вы использовали силу государства, чтобы вмешаться в баланс спроса и предложения, а я считаю, что государству заниматься этим не следует.
Значительно позднее я узнал, что когда попадаешь на передовую, простые принципы вседозволенности перестают работать. Существует определенная пропасть между теорией и реальностью. С точки зрения инвестирования в социальную сферу имеет смысл вложить деньги налогоплательщиков в программы внеклассных занятий, чтобы впоследствии сберечь много долларов на борьбе с преступностью и содержании тюрем. Нельзя полностью перекладывать заботы о ребенке-инвалиде на плечи его родителей, если те бедны. Обязательно должна быть социальная страховочная сеть. Обязательно нужно инвестировать деньги на общественные блага.
Чета Фридманов, невысокие, живые люди, прекрасно ладили между собой. Кто-то сказал мне: «Не забывай говорить с Розой. Они считают друг друга равными партнерами, но многие обращаются только к Милтону, начисто забывая о Розе, поскольку именно он лауреат Нобелевской премии». Поэтому я стал следить за тем, чтобы задавать Розе столько же вопросов, сколько я задавал ее мужу. Это оживило разговор. Мы провели восхитительный вечер, беседуя об экономике, о жизни, о книгах, которые написали Фридманы, об их участии в телевизионных программах. Я с интересом слушал рассказ о том, как Фридман в тридцатых годах работал в правительстве, претворяя в жизнь «Новый курс», программу экономического возрождения и социальных реформ президента Франклина Рузвельта. «Другой работы в то время не было, – пошутил он. – Надо же было как-то зарабатывать на жизнь». Хотя Фридман и выступал против большинства государственных ограничений в экономике, во время кризиса и массовой безработицы он поддерживал государственные заказы и государственные льготы, поскольку это должно было подтолкнуть рост экономики.
Хоть администрация Рейгана и преуспела в деле возвращения слаженности американской экономике, лично я заработал бы гораздо больше денег, если бы в Белом доме остался Джимми Картер. При Картере цены на недвижимость словно взбесились, ежегодный их рост составлял от десяти до двадцати процентов. Мы с моим партнером Элом Эрингером должны были получить солидную прибыль на нашу инвестицию в Денвере: целый городской квартал в трущобах вдоль железнодорожной линии. Благодаря программе президента Картера по преодолению последствий нефтяного кризиса энергетика в Денвере переживала небывалый подъем, и строительный консорциум собирался возводить на нашем участке тридцатиэтажную башню. Мы уже приготовились подписывать бумаги, как к власти пришел Рейган, тотчас же обуздавший инфляцию. И вдруг на энергетику и недвижимость все стали смотреть в совершенно ином свете. Проект строительства развалился. В консорциуме нам сказали: «Экономический рост замедляется, денег у нас меньше, чем мы думали. Добыча горючих сланцев прекратилась. Так что у нас с вами ничего не получится». В конце концов, по соседству с нашим участком был возведен стадион «Курс филд», на котором стала проводить матчи бейсбольная команда «Колорадо рокиз», и только тогда на нашей улице наступил долгожданный праздник. Однако на протяжении многих лет участок в Денвере чем-то напоминал мне аэропорт для сверхзвуковых самолетов, на который когда-то сделали ставку мы с Франко. Подобное непостоянство свойственно рынку недвижимости, где в надежде на большие доходы приходится идти на большой риск. Рейган поступил совершенно правильно, порядком перекрыв кредитный поток, однако по нам это ударило больно.
Те возможности на рынке недвижимости, которые открылись для меня при Рейгане, были расположены ближе к дому. Как и надеялись мы с Элом, Мейн-стрит в Санта-Монике наконец начала меняться, на смену трущобам пришли новые рестораны и кафе, а бродяг на тротуарах постепенно вытеснили обыкновенные пешеходы. Теперь от самых разных людей действительно можно было услышать фразу: «Пойдем на Мейн-стрит!» Однако это возрождение не дошло на юге до самой границы Санта-Моники и Вениса, где у нас с Элом уже давно ждал без дела целый квартал пустующих участков. В прошлом эта земля принадлежала трамвайной компании «Ред кар», которая в сороковых связывала между собой Лос-Анджелес, Санта-Монику и Венис. Теперь же это был бесхозный пустырь. Последним зданием на Мейн-стрит в эту сторону был бар под названием «Оар-хаус». Рядом находился магазин здорового питания, принадлежащий ребятам в тюрбанах. А напротив стояла маленькая синагога, по соседству с которой был заколоченный особняк популярного в прошлом комика. Арендная плата в районе была низкой, и во многих зданиях обосновались всевозможные религиозные секты. Именно здесь находилась штаб-квартира сайентологов. На самом деле весь квартал находился в запустении, магазинов не хватало, пешеходы на улицах почти не встречались. Наш план заключался в том, чтобы застроить улицу с двух сторон красивыми невысокими зданиями из красного кирпича, с магазинами на первом этаже и одним-двумя этажами офисных помещений наверху. Мы хотели, чтобы инвесторы и бизнесмены встрепенулись: «Ого, они строят так далеко на юге! Пожалуй, и нам следует присмотреться к этим местам».
Мы пошли на большой риск: здание общей площадью тридцать девять тысяч квадратных футов и стоимостью семь миллионов долларов, на которое пошла вся наша выручка от реконструированного нами административного здания на Мейн-стрит. В последний год президентства Картера мы продали его, получив чистую прибыль в размере полутора миллионов долларов. Мы с Элом прикинули, что риск можно существенно уменьшить, если позаботиться о том, чтобы к моменту полной сдачи здания все помещения в нем были сданы в аренду. Для этого мы подготовили серию слайдов, демонстрирующих светлое будущее района. Представляли здание мы сами, и нам удалось достигнуть своей цели.
Чутье не подвело меня, потому что моя контора по-прежнему находилась в этом районе. «Оук продакшнс» – намек на мое прозвище в культуризме, «Австрийский дуб» [17] , – перебралась в угловую секцию здания в Венисе, в прошлом принадлежавшего газовой компании, всего в квартале от Мейн-стрит. Большие светлые окна, побеленные кирпичные стены, высокие потолки с окнами в крыше – лучшего нельзя было и желать. Мне пришла мысль оставить водопроводные трубы открытыми и выкрасить их яркими красной и синей красками. На это меня вдохновил Центр Помпиду, постмодернистский культурный центр в Париже; моя затея пришлась по вкусу всем. Офис был обставлен старинной дубовой мебелью, пол устилал красный ковер, напротив письменного стола стоял Г-образный диван голубого цвета, что придавало помещению патриотический вид. Перегородки были стеклянные, чтобы все могли видеть друг друга, а во встроенных шкафах хранились футболки и брошюры моей службы заказов по почте.
17
Oak – дуб (англ.).