Вспомнить Все
Шрифт:
Одевшись в чистое платье, поспешила к столу. Энджил, как чаще всего было, сидел за столом и о чем-то напряженно думал, нахмуренные брови и отсутствующий взгляд были тому ярким подтверждением.
— Доброе утро, — поздоровалась я после минуты созерцания и, так не получив никакой реакции, села на ближайший стул.
Наконец мое негодование достигло пика и, игнорируя его нежелание общаться, выдала:
— Пойдем сегодня погуляем на улицу, — не дождавшись ответа, встала и подошла к нему вплотную. — Мы сегодня идем гулять.
— Я
— Не говори ерунды! От духоты в доме невозможно находиться, а там хотя бы ветерок, — и неожиданно для самой себя осознала, что ведь действительно не видела, чтоб он выходил из дома. — С чего ты вдруг решил запереть себя в четырех стенах?
— Я — калека, — его слова были до краев полны презрением к себе.
— И что? На этом свет не сошелся клином. В мое время инвалиды борются за свои права, участвуют в соревнованиях. Они берут от жизни все, а ты себя заживо хоронишь. Многие даже не считают себя «другими». Хватит молчать, скажи что-нибудь!
— Да.
— Не поняла?
— Давай погуляем… только по саду.
Я улыбнулась, довольная внезапно проснувшейся упертостью.
Перекусив, мы направились по тропинке вглубь сада, стараясь держаться в тени густо переплетенных ветвей. Энджил был погружен в задумчивое молчание, я искоса поглядывала на него, пытаясь по лицу понять, о чем он думает. Но оно было по-прежнему прекрасным и отрешенным, будто все происходящее вокруг его не касалось.
— Сюда забредают люди? — наконец решилась я нарушить тишину.
— Что? — он вздрогнул, выйдя из оцепенения. — Нет, то есть да. Редко. Это ведь частные владения. Если и заходят, то я их выгоняю, нечего им тут делать.
— Ты? — изумилась я, резко остановившись.
Он грустно улыбнулся:
— Я чувствую, когда кто-то рядом, даже если не вижу его. Ощущаю его энергию, внутреннюю силу, настроение. Правда для этого нужно прикладывать некоторые усилия и быть сосредоточенным. Ты понимаешь?
Я кивнула — скорее из вежливости, хотя не понимала я ни черта.
Энджил продолжил:
— Я могу повлиять на решения людей и могу принять за них решение, что делать, — и вдруг поднял голову и улыбнулся. Его волосы перебирал ветер, и они напоминали расплавленное текучее золото. — Не бери в голову. Пойдем покажу мое любимое место.
Наконец мы добрались до озера. Его голубая гладь сверкала на солнце тысячами золотых рыбок.
— Здесь так красиво, даже дух захватывает.
Он лишь кивнул. Его глаза заблестели, должно быть, вспомнил что-то хорошее, все лицо преобразилось, черты стали мягче и прекраснее. Он убрал с лица пару непослушных прядей, которые тут же вернул на прежнее место озорной ветерок. Энджил медленно обводил взглядом живописную местность, стараясь ничего не пропустить. В этот момент он больше чем когда-либо напоминал Ангела.
— Все так преобразилось, даже не верится, что это
Вдруг я осознала, что улыбаюсь, просто так, глядя на его необыкновенную внешность, но совсем не такую, как час назад.
Мы просидели в тишине минут десять. Это было такое время, когда не нужно ни слов, ни действий, ты просто чувствуешь, что не один, а большего и не надо.
— Как ты развлекаешься? — спросила я как бы невзначай.
— Читаю книги.
— Ну, а кроме книг?
— Любуюсь природой.
— А кроме? — допытывалась я.
Он посмотрел на меня своими светло-голубыми глазами. Когда такие глаза обращены на тебя, то невольно вздрагиваешь.
— Что ты хочешь услышать?
— Слушаю музыку, играю в карты, домино, подшучиваю над кем-нибудь.
— Нет.
— Ничего такого?
— Нет.
— Как скучно, так можно и умереть с тоски.
Энджил ничего не ответил. Солнце поднялось достаточно высоко, и жара душила, каждый вдох начал даваться с трудом. Но как глубоко ни старалась дышать, кислорода по-прежнему не хватало, как будто его количество в разы уменьшилось в воздухе. И нестерпимое желание освежиться не покидало меня уже несколько минут.
— Давай поплаваем! — воскликнула я, стараясь разрядить обстановку.
Не веря в услышанное, собеседник поднял брови: невзирая на изумление, голос прозвучал монотонно и бесцветно:
— Я калека, урод.
Я возмущенно нахмурилась. Вот, значит, как он воспринимает себя.
— Во-первых, ты далеко не урод (при этих словах мое сердце екнуло), а во-вторых, если бы ты сказал, что не умеешь плавать, это прозвучало бы более веским основанием, чем то, которое привел ты.
— Я не умею плавать.
— Тоже мне, нашел причину. Да ты можешь плавать не хуже меня, правда, я плаваю не блестяще, но это другая проблема. Так что, пойдешь?
— Одежда намокнет.
— Рубашку можно вообще снять, и обувь тоже, и штаны.
— Ты не шутишь? — он внимательно посмотрел на меня, усмехнувшись услышанному.
— Ну пойдем, пожалуйста, так охота, но одна я не стану.
— Похоже, не шутишь, но штаны я оставлю.
Я, не желая понапрасну терять время, стала расстегивать застежки и расшнуровывая корсет платья.
— А вот это уже неприлично, — заметил Энджил голосом, полным сарказма, — ты снимешь платье?
Я нахмурилась:
— Ты хочешь, чтоб эта баржа меня потопила? Это не спасательный круг, платье не приспособлено для плаваний.
— Как хочешь, — буркнул он, отвернувшись.
— Энджил, ты против?
— Нет, — ответил он слишком поспешно.
И, отметая назойливые мысли, боясь передумать, стянула платье, и оно аккуратно было уложено на траву, остались еще нижние юбки. Снять все было отнюдь не легкой задачей. Я напоминала себе капусту, с которой раз за разом сдирают непригодные листья.