Вспышка. Книга вторая

Гулд Джудит

Наджиб грубо оттолкнул ее. В его голосе невольно послышались уважительные нотки.

– Как шлюха ты ни на что не годишься, – проговорил он.

Язвительная гримаса на ее лице сменилась выражением необузданного торжества.

Хамид и Моника препроводили наверх Дэлию, по-прежнему пребывавшую в замешательстве. Если бы она не знала, что этого не может быть, то сказала бы, что Наджиба Аль-Амира влечет к ней. Чем еще можно объяснить то, как напряженно он вглядывался в ее глаза, а потом еще и набросился на нее? Она решила, однако,

что это чувство не имеет ничего общего с желанием. Это была ненависть – ненависть в чистом виде. Именно поэтому он пытался причинить ей боль.

Пока ее конвоировали, боковым зрением она отмечала бесконечные огромные коридоры и гигантские образчики современной скульптуры, попадавшиеся ей на пути. Наконец Хамид отворил массивную дверь.

– Скажи спасибо этому капиталисту-арабу, – брюзжала Моника. – Не знаю, с чего это он так благоволит к тебе. Если бы это зависело от меня, я заперла бы тебя в темном подвале.

Дэлия не понимала, что имеет в виду немка, до тех пор пока ее не втолкнули внутрь комнаты, заперев дверь снаружи. Не веря своим глазам, она разглядывала роскошные розовые апартаменты.

Почему не темный подвал?

Почему эта золоченая темница?

В каждом европейском городе есть знаменитое на весь мир кафе, одинаково притягательное как для местных жителей, так и для туристов. На улицу выставляются столики, за которыми можно посидеть и поглазеть на то, что происходит вокруг. В такие места люди приходят, для того чтобы посмотреть на других и показать себя; там никто никуда не торопится, за чашечкой кофе или стаканом прохладительных напитков можно почитать газету. Там собираются любители интеллектуальных разговоров и часами спорят на разные злободневные темы. В Тель-Авиве таким местом является кафе «Кассит» на улице Дизенгофф.

Шмария специально выбрал его, потому что здесь всегда очень многолюдно и все на виду; он правильно рассудил, что ни одному здравомыслящему человеку и в голову не придет, что какие-то темные дела можно вести так открыто. Те немногие, кто мог узнать сидящего рядом с ним мужчину, принадлежащего к разведывательному ведомству, без сомнения подумали бы, что эти два человека просто случайно встретились на улице и решили посидеть и выпить по чашке кофе, прежде чем снова разойтись в разные стороны.

Хайм Голан возглавлял Моссад, израильскую секретную службу – предмет зависти всего мира.

Внешне непритязательного Голана легко можно было принять за обыкновенного дедушку: темные солнцезащитные очки скрывали блестящие ярко-синие глаза, обрамленные глубокими – от частых улыбок – морщинами, и белоснежные брови. У него был смешной обгоревший нос-картошкой и непокорные густые седые волосы. Немногим пришло бы в голову, что вместо крови в его венах течет ледяная вода, а за его лучезарной внешностью скрывается железный характер. Это был человек поразительного мужества и несгибаемой силы воли.

Вот и сейчас скрытые темными стеклами глаза Хайма Голана искрились обманчивой усмешкой дедушки-добряка.

– Ты только взгляни на них, – произнес он, показывая на проходящие

мимо толпы людей: радостных покупателей, держащихся за руки влюбленных, встретившихся случайно и остановившихся поболтать приятелей. – Они ведут себя совсем как дети. Так же беззаботно. Такое впечатление, что они в Париже или Риме. Заняты своими покупками и не замечают ничего вокруг. – Он медленно покачал головой. – Интересно, отдают ли эти весельчаки себе отчет в том, что в любую секунду здесь может взорваться бомба и разнести их всех на куски? Пуф! И все. – Губы его улыбались, но глаза смотрели угрюмо.

– Конечно, они это знают, – кивнул Шмария. – Эта мысль всегда в глубине сознания, притаившаяся за смехом. Именно поэтому они так беззаботны – знают, что этот радостный миг может оказаться последним.

Голан повернулся к Шмарии и с уважением взглянул на него поверх очков.

– Наша с тобой беда в том, – сказал он, – что нам все надоело. – Он глубоко вздохнул. – Нам обоим слишком многое пришлось пережить. Довелось видеть больше трагедий, чем выпадает на долю других людей.

– И все же и ты, и я оказываемся неготовыми, когда что-то происходит. – Шмария нахмурил брови и на минуту умолк. – А когда это случается, мы удивляемся и поражаемся точно так же, как и все остальные.

– Верно, верно. – Голан кивнул и, похлопав себя по карманам, достал сигару. Сунув ее в рот, принялся ощупывать себя в поисках спичек. – Теперь о том, что у тебя на уме. Пока нам не удалось ничего раскопать. Такое впечатление, что твоя Дэлия растворилась в воздухе. – Он слегка улыбнулся. – Но мы оба знаем, что это не так.

Шмария проворчал:

– А границы?

– Насколько нам известно, никто не пытался переправить ее через границу. Конечно, не исключена возможность, что ее переправили через одну из границ, до того как мы удвоили силы, проверяя каждую выезжающую машину. – Он нашел спички и закурил сигару.

– А что говорят уличные осведомители?

Голан вновь покачал головой.

– Ничего.

– А наши осведомители по ту сторону границы? Ты же связался с ними, правда?

На лице Голана появилось обиженное выражение.

– Разумеется. Но пока… – Он махнул сигарой. – Одно я тебе могу сказать точно. Тут поработали профессионалы. Никаких следов.

– Ничего? А как же убитый сотрудник аэропорта?

– Вся беда с преступлениями, совершенными в таких общественных местах, как аэропорт, состоит в том, что все потенциальные свидетели скрываются с места преступления прежде, чем мы находим их, для того чтобы опросить.

Шмария нахмурился, поигрывая кофейной чашкой. Она была наполовину пуста, кофе давно остыл. Он шумно вздохнул.

– И что же нам делать?

– Время. Такие вещи требуют много времени. – Голан сочувственно кивнул головой. – Без каких-либо зацепок, если, конечно, с нами не свяжутся похитители, мы вряд ли сможем ее найти. Мы сможем напасть на ее след, только если они вступят с нами в переговоры. В противном случае… – Он выразительно пожал плечами, не видя необходимости облекать в слова то, что не договорил.