Встань и иди
Шрифт:
Кроме того, у меня были подопечные и помимо Клода. Меня очень тревожило, как они примут мое предложение. Нуйи ответил мне письмом по пневматической почте еще пятнадцатого: «Я не очень-то понял, к чему ты клонишь. Похоже, что ты и сама этого не знаешь. Но ты мне нра. Итак, будем превосходить. Будем превосходить самих себя, а все остальное к чертям».
Это письмо ни о чем не говорило, оно не содержало никаких обещаний, но звучало все-таки утешительнее, нежели записка Кармели, полученная на следующий день: «Дорогая мадемуазель, разумеется, давайте поддерживать отношения, чтобы взаимно помогать друг другу. Кстати, я забыл вам сказать, что друзьям, которые делают покупки в моем магазине, я всегда предоставляю 10-процентную скидку». Восемнадцатого
Однако это были еще цветочки. Два ответа, полученные вчера, привели меня в полное замешательство. Сначала ответ Беллорже, менее осторожный и более категоричный, чем можно было бы от него ждать; он в некотором роде играл на своем поле: «Ваше письмо меня согревает и в то же время тревожит. Вы говорите языком не нашего века, и боюсь, что вы не проникли в его дух. Благородное соревнование — это прекрасно! Но что значит ваше „на пути, избранном каждым из нас“? Не все пути одинаково хороши. Во имя кого добиваетесь вы превосходства над самой собой? На что хотите вы его употребить? Каждому человеку всю его жизнь „кажется, что он ждет большего“, ибо ждет не он, а тот „заинтересованный свидетель“, единственный подлинный свидетель. Тот, кто…» Далее следовала проповедь, в которой звучал голос священника.
Второе письмо прислал Максим де Рей, до этого момента не подававший никаких признаков жизни. «Четырнадцатого числа я находился на охоте и не мог присутствовать на вашей встрече. Я об этом не жалею, так как у меня создалось впечатление, что вы превратили ее в своего рода западню. Но послушайте, куда вы нас вербуете? В наши дни слишком часто агитируют тех, кто ждет большего. Как правило, это происходит на собраниях, а не в частном порядке. Поскольку в наше время нет таких общественных сил, которые были бы в стороне от политики, по-видимому, ваши лидеры рекомендовали вам действовать столь незаметным манером, чтобы втереться к нам в доверие. Кто же они такие? Каков ваш „изм“? Какие блага сулите вы нам, увлекая за собой исключительно ради выгоды вашего Дела? Все дороги приведут в Рим, лишь бы вовремя получить допинг на пути, избранном каждым из нас. Так скажите же, по крайней мере, об этом прямо. Не исключено, что у вас та же группа крови, что и у меня. Так или иначе, я хотел вам написать, что я не простофиля… Впрочем, и не любитель политики».
И следовало признать просто не заслуживающей внимания реакцию Люка, прибежавшего к нам, чтобы швырнуть на стол старый экземпляр журнала «Жизнь как нос корабля» и весело крикнуть:
— Здорово, дорогая!
Все это вместе взятое меня проста ошарашило. И пригнело в бешенство. Что за мерзкая шутка, когда другие принимают тебя всерьез еще до того, как приняла себя всерьез ты сама! Ты едва только успела выслать первых разведчиков, а противник уже яростно контратакует твои намерения. Ты еще только готовилась подложить мину, а им уже почудился взрыв. Было над чем посмеяться; было и от чего задрать нос. Меня охватили два противоречивых желания: смеяться над собой и считать себя интересной личностью. Впрочем, оба они мне свойственны, и вполне возможно, что одно из них маскирует другое.
Вначале меня разбирал невеселый смех, который трясет вас, как мартовский ветер подснежники. Я еще не избавилась от него и в то утро, когда Клод пришел к нам; занимаясь чисткой картошки, я размышляла: «Знаешь, Констанция, если у тебя зуд семейных забот, то лучше ограничься Клодом: сажай его на горшок,
Как это ни удивительно, но от саркастических раздумий меня избавила Матильда. Повернувшись ко мне на своем круглом стуле, она накинулась на меня:
— Тоньше очистки! Сколько раз надо тебе говорить! Потом, поглядев па малыша, который лежал на паркете и строил из разноцветных кубиков пирамиду, она добавила:
— Если бы удалось найти ходунок по его росту, может быть, мы сумели бы заставить его ходить.
Ее слова вызвали у меня прямую ассоциацию. И довольно воинственную — я стала напевать: «Шагай, шагай…» Совершенно верно, я могла бы также — и это главное, что я могла, — научить Клода ходить. Сделать так, чтобы в один прекрасный день он смог оторваться от моей юбки. Переводя эту мысль в другую плоскость, я заодно представила себе смешную картину: ходунок для их недоразвитых ног — вот все, что им требуется. Ходунок для этих нерешительных субъектов — и пускай себе катятся на своих колесиках, куда пожелают. Это уже не мое дело.
И вот я принялась упражняться про себя в красноречии. Что они мне тут толовали? «Во имя кого?» Да во имя меня самой, черт побери! Во имя меня самой, какой бы слабой и одинокой я ни была. «Ради чьей выгоды?» Разумеется, ради выгоды каждого в отдельности. Когда обыкновенная девушка говорит вам то, что думает, зачем относиться к ней с подозрительностью и, подняв смоченный палец, спрашивать: «Откуда дует ветер?» Зачем призывать на выручку политику и философию? Я сказала нескольким хорошим парням, способным на большее, о том, что они слишком пассивны. По какому праву эхо ответило: «Общие фразы! Вы замахиваетесь на святая святых!»? Такая реакция нам знакома. Лицемерный ужас. Испугавшись, как бы их на миллиметр не сдвинули с места, они делают виц, будто им предлагают чуть ли не перевернуть весь мир. Я не сумасшедшая. Я просто женщина. То есть существо, интересующееся другими людьми. Жизнью каждого из них, трепещущей, открытой моим глазам, пальцам, ушам. Через них я сама чувствовала себя живой. А на все остальное мне плевать.
Только говорить им этого нельзя. Разве можно признаться людям в том, что тебе безразлична суть их мыслей и интересна лишь напряженность, действенность этих мыслей? Такой взгляд на вещи непозволителен в мире, в котором до сих пор считается крамольной фраза Сент-Экзюпери (я избрала ее девизом на школьном конкурсе): «Правдой для человека является то, что делает его человеком». Придется избрать такую тактику, которая не была бы ни слишком прямолинейной, ни двусмысленной. Тому, кто хочет разыгрывать из себя Эгерию… [10]
10
Эгерия — по римской мифологии, нимфа, покровительница и советчица царя Нумы Помпилия. В переносном смысле — мудрая наставница.
Меня снова разобрал сумасшедший смех. Я всадила кухонный нож в последнюю картофелину. Как велико было мое владычество! Они далеко пойдут, мои типчики, когда я их подтолкну в спину. Подняться стоило мне великого труда. Шатаясь и прихрамывая, я злобно накинулась на мальчонку:
— Долго еще ты будешь ползать? Вставай сейчас же! Клод и не пошевелился, он даже не смог поднять свою голову, как будто налитую свинцом. Его желтые глаза вяло, без всякого выражения следили за мной — два воробьиных яичка на тарелке.
— Оставь его, — сказала Матильда, разведя руками.
10
Мы с Клодом приехали в коляске, сидя рядышком и далее не притронувшись к рычагам. Нас толкал сзади Миландр. Я немного стеснялась. Но особенно стеснялся он: у него был вид супруга и папаши, сопровождающего бренные останки своего семейства. Клод сидел не шевелясь. Такой послушный ребенок мог привести в отчаяние. Я испытала странное удовлетворение, когда увидела, как он притронулся к цепи «кофейной мельницы», смазанной липким маслом, и стал с наслаждением сосать палец. Это была его первая глупость.