«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя
Шрифт:
Кто-то предположит, что таково суждение «сталинского кадра», не желающего признавать недостатки системы, в которой он работал. Но, внимательно ознакомившись с его суждениями, нетрудно заметить: рассуждает умный, честный и компетентный человек, которых в нынешнем руководстве страны нет. А его «путь наверх» был так своеобразен, что заслуживает подробного рассказа. Этот яркий пример показывает, в частности, атмосферу 1937 года.
Тогда Бенедиктов занимал руководящий пост в Наркомате совхозов РСФСР. Его неожиданно вызвали в НКВД. Там следователь, вежливо поздоровавшись, спросил его мнение о двух его друзьях и сотрудниках.
— Отличные специалисты и честные, преданные делу партии, товарищу Сталину коммунисты.
— Тогда ознакомьтесь с этим документом, — протянул ему следователь несколько листков бумаги.
Это было заявление о «вредительской деятельности в наркомате Бенедиктова И.А.». Там перечислялись ошибки в руководстве отраслью, которые квалифицировались как подрывная деятельность по заданию германской разведки (Бенедиктову приходилось закупать там технику), а также отдельные предосудительные высказывания в узком кругу. Подписали донос трое. Один — известный в наркомате кляузник (позже он был осужден за клевету и затем по-видимому, выставлял себя жертвой сталинских репрессий). А двое других — те самые его друзья, о которых он только что отозвался как о людях честных, идейных.
— Что вы можете сказать по поводу этого заявления? — спросил следователь.
Бенедиктов признался, что факты верны, но это были его ошибки, а не вредительство. А от своей характеристики двух «подписантов» он не отказался. На что следователь ответил:
— Это хорошо, что вы не топите своих друзей. Так, увы, поступают далеко не все. Я, конечно, навел кое-какие справки о вас — они неплохие… А вот о ваших друзьях, «честных коммунистах», отзываются плохо… Понимаю, вам сейчас сложно, но отчаиваться не надо — к определенному выводу мы пока не пришли.
На том и расстались. Дома Иван Александрович понял, что его мнимые друзья, неплохие специалисты, завидовали его более высокой должности. Но от этого было не легче. Ведь расследуется его дело как врага народа!
Через день его пригласили в ЦК партии. Он пришел с небольшим узелком, где лежали вещички на случай ареста. Оказалось, началось заседание, где обсуждались, в частности, проблемы сельского хозяйства. Присутствовал Сталин. Обескураженный Бенедиктов не слышал ничего. Наконец, его фамилию назвал Сталин.
— Бюрократизм в наркомате не уменьшается, — медленно и веско сказал он. — Все мы уважаем наркома… старого большевика, ветерана, но с бюрократией он не справляется, да и возраст не тот. Мы тут посоветовались и решили укрепить руководство отрасли. Предлагаю назначить на пост наркома молодого специалиста товарища Бенедиктова. Есть возражения? Нет? Будем считать вопрос решенным.
Когда все стали расходиться, к Бенедиктову подошел Ворошилов:
— Иван Александрович, вас просит к себе товарищ Сталин.
В просторной комнате сидели члены Политбюро.
— Вот и наш нарком, — сказал Сталин. — Ну, как, согласны с принятым решением или есть возражения?
— Есть, товарищ Сталин… Во-первых, я слишком молод. Во-вторых, мало работаю в новой должности — опыта, знаний не хватает.
— Молодость — недостаток, который проходит. Жаль только, что быстро… Опыт и знания — дело наживное, была бы охота учиться, а у вас ее, как мне говорили, вполне хватает. Впрочем, не зазнавайтесь, шишек мы вам еще много набьем. Настраивайтесь на то, что будет трудно, наркомат запущенный…
И тогда Бенедиктов рассказал про вызов в НКВД. Сталин нахмурился, помолчал и сказал:
— Отвечайте честно, как коммунист: есть ли какие-нибудь основания для всех этих обвинений?
— Никаких, кроме моей неопытности и неумения.
— Хорошо, идите, работайте. А мы с этим делом разберемся.
По мнению Бенедиктова, ему повезло, что его дело взял под личный контроль Сталин. Можно возразить: да разве не Сталин создавал в стране обстановку доносительства, поисков врагов народа? Разве не было это одним из чудовищных проявлений его Системы?
На это Бенедиктов отвечал: «Репрессии 30-х и отчасти 40-х годов вызваны главным образом объективными факторами. Прежде всего, конечно, бешеным сопротивлением явных и особенно скрытых врагов Советской власти… В середине 30-х годов я лично был свидетелем случаев сознательного вредительства в химической и кожевенной промышленности. Да и в Наркомате совхозов РСФСР, Наркомате земледелия СССР, где мне довелось работать, некоторые специалисты из числа дореволюционных интеллигентов не упускали случая подставить нам подножку… Конечно, противники Советской власти, а их суммарно было, видимо, несколько миллионов, составляли явное меньшинство в народе».
Бенедиктов привел убедительные примеры кадровой политики тех времен, когда выдвигались наиболее деятельные и талантливые люди, а не серые службисты, приспособленцы, умело угождающие начальству, как началось с хрущевских времен. Упадок нашей страны он объяснял отсутствием «порядка и должной организации дела, когда нет подлинно большевистской системы выявления, продвижения и стимулирования талантливых людей».
Его возмущали «фальшивые фразы, услышанные от озлобленных, сбитых с толку, потерявших способность здраво рассуждать людей», будто при Сталине был уничтожен «цвет нации».
«Я десятки раз встречался и беседовал со Сталиным, — говорил Бенедиктов, — видел, как он решает вопросы, как относится к людям, как раздумывает, колеблется, ищет выхода из сложнейших ситуаций. Могу сказать совершенно определенно: не мог он, живший высшими интересами партии и страны, сознательно вредить им, устраняя как потенциальных конкурентов талантливых людей. Люди, с ученым видом знатоков изрекающие подобные глупости, просто не знают подлинной обстановки, того, как делались дела в руководстве страны».