Встать! Суд идет
Шрифт:
— В город. А первый класс получить не задача. Книжку прочитать, кое-что выучить. — Он бережно сунул права в карман. — Еще буду министра какого-нибудь возить. А что такое шофер министра? Ближе, чем первый заместитель даже. Роднее, может быть, чем жена.
— Министры, Федя, в Москве живут. А там прописка нужна.
— Знаем, — загадочно усмехнулся парень.
После ухода Колпакова я задумался: почему из станицы уезжала молодежь? Кадровик из Калининского облуправления внутренних дел жаловался, что в области не хватает колхозников.
Может
Но, с другой стороны, я знал, что Коле Катаеву предлагали переехать в Ростов на крупный завод. А он не поехал. Говорит, любит землю, приволье степей.
Если призадуматься, мне тоже становилась дорога наша станица. Ее неспешная трудовая жизнь, чистенькие, выбеленные хатки, полынная даль. Правда, Бахмачеевская была довольно маленькая.
— Какая станица, одно название! — воскликнула Ксения Филипповна, когда я сказал ей об этом. — Вот до немцев тут действительно много народу жило. Война растрясла Бахмачеевку. Считай, заново все пришлось ставить. Церковь, пожалуй, осталась нетронутой. С сотню хат. Кабы не было тут колхозной власти — хутор хутором. Я вот Петровичу все твержу: стройся, стройся пошибче. Текут люди отсюда, особенно молодежь.
— Неужели он сам не понимает?
— Понимает, наверное. Конечно, строиться — дело дорогое. Но без людей все равно хуже. Земля ведь человечьим теплом держится. Руками. Как сойдет с нее человек, бурьян да чертополох разрастется. Яблоню оставь без присмотра, она через несколько лет в дичку превратится. Вот так… — И без всякого перехода вдруг сказала: — А Зара ведь больше печется, как бы Лариса Аверьянова не стала ее невесткой.
Это уже интересно.
— Может быть, Денисова знает, где ее сын? — спросил я.
— Нет, не знает.
— А чего она радуется? Сын пропал. Его подозревают в конокрадстве?
— Уж прямо и конокрад! — покачала головой Ксения Филипповна. — А что уехал — мало ли! Для их народа — дело привычное. Вольный дух. Заре что? Лишь бы он подальше от Лариски. Как узнала Зара, что будущая невестка верхом на лошади катается, так сразу возненавидела ее.
…Из этого разговора я понял одно: у Ларисы с Сергеем все было куда серьезней, чем я предполагал. Значит, моим союзником невольно оказывалась Зара.
В связи с пропажей Маркиза я решил на свой страх и риск провести проверку кое-каких фактов.
Прежде всего окурок, найденный во дворе Ларисы. На обгоревшем клочке бумаги можно было явственно различить три буквы крупного газетного шрифта «ЕЛЯ». И цифру 21. Тут гадать долго не приходилось — бумагу для самокрутки оторвали от «Недели». Цифра 21 означала порядковый номер выпуска. Значит, этот номер относился к началу июня.
Таким образом, следовало выяснить, кто в Бахмачеевской получает «Неделю».
На почте сказали, что на «Неделю» индивидуальная подписка не оформляется, она продается через «Союзпечать». Да и то только
Я отправился в библиотеку. По случаю болезни Ларисы там управлялась одна Раиса Семеновна, пенсионерка, проработавшая библиотекарем более двадцати лет.
Я попросил у нее подшивку «Недели».
Раиса Семеновна достала пухлую папку с номерами за этот год. И по мере того, как я ее листал, лицо пенсионерки все больше хмурилось. Не хватало, по крайней мере, пяти газет. В том числе — двадцать первого номера.
— Наверное, Лариса Владимировна забыла подшить. — Раиса Семеновна просмотрела все полки с журналами и газетами, ящики письменного стола, но недостающих номеров нигде не было. — Странно, Лариса Владимировна такой аккуратный человек. Я помню, она как-то брала «Неделю» домой. Наверное, забыла принести…
Я подумал, что у Ларисы «Неделю» мог попросить Чава. И использовать на самокрутки. Он, как многие здешние куряки, предпочитал самосад.
Но ведь мог быть и такой вариант — кто-нибудь купил «Неделю» в райцентре или каком-нибудь другом месте.
Я узнал, что Лариса Аверьянова уехала в район. И еще: вернулся Арефа Денисов, так и не выяснив, где сын.
Арефу я сам не видел. Ксения Филипповна сказала, что старый цыган встревожен.
А Лариса как будто бы взяла направление в районную больницу. Как быть?
Я отправился в Краснопартизанск посоветоваться с заместителем начальника по уголовному розыску. Он выслушал меня внимательно.
— Хорошо, что проверяешь, стараешься, — сказал он. — Если все-таки действительно кража лошади, дай знать. Возбудим дело. Следователя подключим. Насчет служебной собаки ты сплоховал. Надо было позвонить нам. Прислали бы. Теперь поздно, конечно. Но ты не отчаивайся. Первым делом ищи Сергея Денисова. Надо будет — объявим розыск. И Аверьянову расспроси поподробней.
Я вышел от замначальника райотдела, раздосадованный на самого себя. Как ему объяснить, что труднее всего мне разговаривать с Ларисой?
В маленьком, узком коридорчике я столкнулся с… Борькой Михайловым — другом по школе милиции.
— Борис!
Михайлов обнял меня.
— Где ты сейчас?
— Старший оперуполномоченный уголовного розыска областного УВД.
— Ну ты даешь! Теперь тебе прямая дорога в министерство. И зазнаешься ты, брат, ни подойдешь ни подъедешь.
— Кича (так называли меня в школе милиции), не издевайся.
— Ладно, ладно. Не буду. Почему в штатском? — спросил я. — Звание скрываешь, не устраивают три звездочки, хочешь одну побольше?
— Работа такая.
— Понятно. Если не секрет, зачем приехал?
— Для тебя не секрет. Ты должен знать. Понимаешь, ищем одного особо опасного преступника. По делу об убийстве инкассатора. — Михайлов достал из кармана карточку. — Фоторобот. — На меня глядело тяжелое, угрюмое лицо, заросшее бородой до самых глаз. Было что-то мертвое в этом изображении.