«Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Шрифт:
Роман Федорович в очередной раз отвесил поясной поклон. Стоявший позади него Семен действовал так же, как и посольский боярин, — кланялся одновременно с ним.
— Чего хочет Ярослав? — через толмача задал вопрос Кутлу-Буг.
— Князь Ярослав выражает свою покорность и шлет посулы.
По знаку Романа Федоровича в зал вошли два десятка воинов, неся на вытянутых руках связки пушнины, подносы с золотыми и серебряными кубками, украшенное драгоценными камнями оружие, куски заморских тканей. Подарки были аккуратно разложены перед нижней ступенькой тронного возвышения.
Обозрев дары, ханский наместник спросил:
— Чего просит русский князь?
— Просит разрешения предстать пред очи великого Кутлу-Буга нынешней осенью, — с поклоном ответил посольский боярин.
Было видно, что ханский наместник не ожидал подобной просьбы. Он надолго задумался и, видимо, осознав услышанное, сказал:
— Повелеваю князю Ярославу прибыть в Булгар до первого снега.
Кутлу-Буг благосклонно кивнул. Прием окончен. Пятясь, посольский боярин и сопровождавший его сотник Семен вышли из зала.
— Фу, — смахнул Роман Федорович капли пота со лба. — Видно, наместник еще не избалован посулами. Вдругоряд и на порог не допустят с этакой бедностью.
— Как бедностью? — изумился Семен. — Дружинники еле принесли посулы…
Посольский боярин рассмеялся:
— Поверь, повидал я в посольствах немало, и если чего хочешь добиться, то посулы везут возами, а не несут в руках.
Из дворца посольство вышло в сопровождении охраны, состоящей из татарских воинов. Проводив до ворот дворца, пустили вольно.
Роман Федорович немало удивился этому и несказанно обрадовался: уж очень хотелось попасть в дом, еще недавно принадлежавший ему.
Ворота оказались запертыми. Постучав рукоятью плети в калитку, Роман прислушался.
— Кого там леший принес? — раздалось бурчание, и в приоткрывшуюся дверь просунулась голова воротника.
— Акимка! Акимушка, родной! Жив! Не узнал меня?
Воротный сторож неожиданно обмяк телом и вывалился за калитку. Но Роман Федорович не дал ему упасть и подхватил на руки.
— Что с тобой, Акимушка?
Тот растер кулаком набежавшие слезы и, всхлипнув, произнес:
— Оголодал маненько. Ноги-то и не держат. Не чаял тебя, князь Роман Федорович, увидеть.
— Это я, я, Акимушка. Жив-здоров. А кто еще из наших уцелел?
— Да, почитай, все: и Мирон, и Кирюха, и Марья… Проходи, князь.
Двор был все так же чисто выметен, деревянное крыльцо, ведущее в каменный с башенками дом, было выскоблено и отсвечивало желтизной кедра. Одно смущало Романа — тишина. Было непривычно тихо.
— А где Мирон, остальные-то где?
— Сейчас появятся. Да вот и он.
На крыльцо вышел Мирон, друг, товарищ молодецких потех и ближайший советник в годы проживания Романа в булгарской столице. Но Роман Федорович с трудом узнал в изможденном человеке своего побратима.
Обнялись.
— Что содеялось? — невольно вырвалось у Романа.
— Голодаем. Татары, как пришли в Биляр, никого не тронули из наших, но выгребли все: и припасы, и рухлядишку, и коней увели. Я предлагал мужикам и бабам уйти в Русь, но все остались, уверены были, что ты возвернешься.
— Родные вы мои, — расчувствовался Роман Федорович. — Берегли дом. Я же сказал, если татары подойдут к столице, чтобы уходили за Волгу. Теперь ваши страдания окончены. Все будет хорошо. Ты мне скажи, в Булгаре еще торг сохранился?
— Есть торг, и товары есть, токмо серебро надобно.
— Серебро — не твоя забота. Дай кого-нибудь из мужиков в провожатые. Семен, — подозвал Роман Федорович сотника. — Бери десяток дружинников и поспеши на торг. Купи еды, вина… Радость у меня великая: родных встретил.
Два дня прожил Роман Федорович в своем доме и только на третий был допущен к Гази Бараджу. Ближе к ночи пришел человек от эмира и проводил посольского боярина во дворец брата царя Алтынбека. Эмир встретил Романа Федоровича в горенке, в которой стояли лишь стол и лавки. На столе светец с толстой свечой.
Посольский боярин отметил, что Гази Барадж располнел, лицо красно, оплыло, некогда пушистая окладистая борода коротко острижена, усы на татарский манер сосульками свисают по сторонам. Движения замедлились, как и слова, которыми он встретил ночного гостя.
— Здрав будь, князь Роман Федорович. Садись к столу. Прости, что ждать пришлось. Ездил в Сарай, что Бату-хан воздвиг между Волгой и Ахтубой. Большой город, очень большой. Садись, садись, — показал он место рукой. — И давай уж без этих посольских заморочек. Мы с тобой давние знакомцы, так что выкладывай, с чем пожаловал.
— Приехал я к тебе с письмом от князя Ярослава. Вот оно, — положил боярин на стол свиток с княжеской печатью. — Прочти, не ведаю, что в нем, — схитрил Роман Федорович.
Сломав печать, эмир углубился в чтение.
— Хитер князь Ярослав. Хитер, — усмехнулся в бороду Гази Барадж. — Твою голову вместо своей подставил… и все напрасно. Не надобны мне его посулы. Много мне добра сделал князь Юрий Всеволодович. Я его должник. И пусть он ушел к своим предкам, долг я свой перед ним помню. Ты не смотри, что я под татарами, им служу. И ты служить будешь, коли жить захочешь. Татары — страшная сила. Видел их кочевья и станы, дымы от костров от края земли и до края, и нет им счета. Бату-хан сказал, что в зиму поход на Русь будет. Как пойдет, не ведаю, но поберечься следует. На север татары вряд ли пойдут, брать в землях нечего, а вот на Южную Русь навалятся.