«Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Шрифт:
— Вижу, не признал. Одежка новая, непривычная глазу, оттого и сомнения. А что делать? Я ведь князь булгарский и одеваться должен по-княжески.
— С одежкой басурманской корней-то родимых не утратил? — усмехнулся Ярослав, разглядывая чудесное превращение Романа Федоровича. — Что эмир? В столице? А ханский наместник?
— Живы-здоровы. О тебе, великий князь, упреждены. Когда примут посольство, не ведаю, но в прежние времена неделю-две приходилось послам ожидать.
— Где же нам расположиться?
— Допреж посольства во дворце Надира располагались, да теперь дворец пришел в запустение. Потому, великий князь, приглашаю тебя
Ближе к вечеру от ханского наместника пришли оценщики. Князь Ярослав распорядился показать им все дары, ничего не скрывая. До глубокой ночи оценщики пересчитывали и записывали в книгу привезенное, довольно покачивая головами и изумленно цокая языками. Роман Федорович, оглядев возы, тоже немало удивился: откуда столько взялось серебра, когда всего полгода назад князь с трудом набрал подарков, уместившихся на руках двадцати воинов. Подивился посольский боярин, но ничего не сказал князю.
Когда утром оценщики доложили наместнику Бату-хана о количестве привезенного добра русским князем, он был поражен не менее посольского боярина. Уже через час после доклада во дворе Романа Федоровича появился ханский вельможа с приглашением князю Ярославу явиться во дворец булгарских царей вечером. Когда эту весть принесли князю, тот обрадовался и не без гордости сказал:
— Ты говорил, неделю-две ожидать придется. Ан нет! Имя мое везде двери откроет.
Роман Федорович, не скрывая горестной усмешки, заметил:
— Не имя, а серебро, что покоится на телегах, дорогу во дворец торит. Будь осторожен, князь. Татары алчны. Им сколько ни дай, всегда будет мало!
— Даю столько, сколько сам решил, и мне никто не указ!
— Я это к тому говорю, что в следующий раз Кутлу-Буг большего истребует…
— Там видно будет, — отмахнулся от Романа Федоровича князь.
После трапезы князь и посольский боярин уединились в одной из горниц.
— Рассказывай, что здесь и как?.. И сам садись. Разговор будет долгим, — усаживаясь в резное кресло, покрытое пестрым арабским ковром, благодушно разрешил князь.
Роман Федорович, расположившись напротив, повел обстоятельную речь:
— Ты, поди, уже знаешь, князь, что Бату-хан свой город ставит в низовьях Волги, а значит, он не уйдет в свои вежи.
— Так что с того? Были в соседях булгары, будут еще и татары, — пренебрежительно произнес Ярослав. — Ты дело говори.
— А соль здесь вот в чем: булгары — народ оседлый, у них города, деревни… У татар же дом — конь, на котором он сидит, и кибитка на колесах, где живет его семья. Я все это вот к чему говорю: этим летом походом на Южную Русь ходил племянник Бату-хана Менухан. Он разорил Переяславль-Южный и подошел к Песчаному городку, что напротив Киева. Князю киевскому Михаилу Всеволодовичу он отправил послов с требованием покориться Бату-хану. Но князь приказал схватить послов. Им отрубили головы. Менухан на Киев не пошел, сил мало, но сколь богат и красив город — поведал Бату-хану. Поверь, князь, хан не простит Киеву убиенных послов.
— Так ты что, хочешь сказать, что Бату-хан снова пойдет на Русь? — встревожился Ярослав.
— Пойдет! Уже отдал приказ готовить тумены к походу. Судя по всему, войско будет огромным. Только Булгария выставит семьдесят тысяч
— Неужто все труды напрасны и татары пожгут Володимир?
— По тому, что Бату-хан приказал Гази Бараджу привести булгарское войско в низовье Дона, пойдет он на Южную Русь.
— И скоро?
— В следующем году. Хан пожелал поначалу свою столицу поставить…
Много еще вопросов было у князя Ярослава к Роману Федоровичу, но главное он выяснил: есть еще год спокойной жизни, а за год можно многое сделать. В завершение разговора князь спросил посольского боярина:
— Ты, Роман Федорович, в посольствах не раз бывал, скажи, как следует вести себя ноне перед Кутлу-Бугом, чтобы чести не уронить или неосторожным словом или действием наместника не оскорбить?
Роман озадаченно поскреб затылок и задумчиво произнес:
— Если бы Русь не была под татарами, то вести себя великому князю пристало бы достойно, не роняя чести, не сгибая спины. Но Русь под татарами, и наместник хана властен над жизнями и над всем, что есть в Руси.
— Но Кутлу-Буг наместник в Булгарии, а не на Руси…
— За Русь хан с наместника спросит и еще… с Гази Бараджа, — чуть помедлив, добавил Роман Федорович.
— А булгарин-то тут при чем? — удивился князь.
— Хан Батый высоко поставил эмира над всеми, он приравнял его даже со своими племянниками. Так что власти у него что у чингизидов.
— Понятно. Но ты мне так и не ответил: как вести-то себя перед ханским наместником?
— Как сердце велит, князь, — Роман Федорович встал. — Я тебя оставлю одного. Мне пора во дворец. Ноне Кутлу-Буг принимать посольство будет торжественно, для чего приказал собрать всю знать: и татарскую, и булгарскую. И принимать будет не по татарским обычаям, а по булгарским. Булгары же принимают по чести, с великим почетом.
Как только дверь закрылась за Романом Федоровичем, князь позвал брадобрея: надо было и самому приготовиться к приему во дворце булгарских царей.
2
Прием великого князя владимирского проходил по правилам, установленным при дворе булгарских царей. Зал приема посольств был заполнен татарской и булгарской знатью, сановниками и военачальниками. На троне восседал ханский наместник Кутлу-Буг, а на троне, занимаемом ранее царицей Волжской Булгарии, расположился эмир Гази Барадж. И хотя знатных и именитых булгар было немало, слева от трона эмира стоял Роман Федорович — князь булгарский, боярин русский. Роман Федорович был одет в богатую одежду и при оружии, причем единственный из всех присутствовавших в зале приемов, исключая охрану татарского наместника.
Как только пропели трубы, возвестившие о начале посольства, толпа знати расступилась, образовав широкий коридор, посередине которого остался только князь Рашид Барак, ведающий посольскими делами.
Зычным густым голосом он прогудел:
— Посол Руси князь Ярослав!
Двери зала приемов распахнулись, и вдоль живого коридора пошел Ярослав Всеволодович. Он ступал в полной тишине, и его шаги эхом отдавались в мраморных колоннах зала. Князь был одет в зеленого цвета кафтан, перехваченный поясом, отсвечивающим золотыми нитями, темно-синие порты, обут в чедыги[2] из тисненой кожи. Но что это?! Князь обрил голову и бороду, лишь усы топорщились жалко и нелепо. Не доходя двух десятков шагов до тронного возвышения, князь Ярослав опустился на колени. Не поднимая головы, ждал милостивого разрешения говорить.