«Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Шрифт:
И месяца не прошло, как Новгород загудел вечевым колоколом. Бояре обвинили князя в нарушении Ярославовых грамот. Под горячую руку припомнили Александру призывы идти против татар, и серебро, переданное князю Ярославу Всеволодовичу, и угрозы великого князя силой взять, коли добром новгородцы не дадут денег, и даже голодную зиму двухгодичной давности и то вменили в вину Александру.
Князь не оправдывался. Он слушал молча, набычась, нервно постукивая рукоятью плети по голенищу сапога. Когда Совет господ удалился в покои приболевшего епископа Спиридона для принятия решения, Александр тоже покинул площадь.
Обида сжимала горло, затрудняя дыхание.
Влетев в горницу, где за шитьем коротала время княгиня Александра, князь упал перед ней на колени, зарылся лицом в подол платья и разрыдался. Александра впервые видела мужа в подобном состоянии. Еще не зная причины потрясения, вкладывая в слова всю свою нежность, она тихо произнесла:
— А ты прости прегрешения. Прости и отпусти. Господь прощал… и на Голгофу взошел за людские страдания, а народ бежал, кидая в него камни, и кричал: «Распни его! Распни!»
— Как простить? Я Новугород от шведов отстоял, а меня — вон! За что? Серебро не для себя брал, для отца…
— Так тебя отрешили от княжеского стола? — осторожно спросила Александра.
— Не ведаю. Совет еще решает.
— А ты не жди решения. Уезжай. Прямо сейчас…
— Нет. Без тебя не поеду.
— И я с тобой, куда же я без тебя, — проводя рукой по кудрям Александра, ласково ворковала княгиня. — Ты двор оставь на Збыслава Окуновича. Он мужик разумный, сделает все по чести, по совести.
— И то дело, — встрепенулся Александр. Он поднял голову с колен жены и просветленным взором посмотрел в ее синь-глаза. — Ты, люба моя, что свет в оконце. За то и люблю.
Александр встал, поцеловал жену в лоб и порывисто вышел из горницы.
Вскоре от княжеского терема отъехал возок, в котором находились княгиня Александра с сыном Василием. Александр же в сопровождении сотни гридей следовал на своем белогривом коне следом.
Ближе к вечеру к крыльцу княжеского терема подошла толпа бояр. Старший из бояр Фрол Игнатьевич потребовал у огнещанина позвать князя. Но на зов бояр, посланных Советом господ, вышел воевода Збыслав Окунович. Подбоченясь, он с вызовом бросил:
— Чего надобно?
— Князь надобен. Волю Господина Великого Новгорода довести, — не увидев Александра на крыльце, возмущенно пробасил Фрол Игнатьевич.
— Зови князя! — выкрикнул кто-то из бояр. — Отказ ему в столе княжеском!
— Ан нет князя, — невозмутимо произнес воевода и демонстративно уселся на перила резного крыльца. — Уехал князь. А перед отъездом сказал, чтобы вы свое решение засунули себе в… — поняв, что несколько превышает данные ему князем наставления, уже мягче закончил: —…в общем, кто куда надумает, пусть туда и сует.
— Как же так? — не ожидав такого поворота дела, растерянно произнес Фрол Игнатьевич.
— А вот так! Обидели вы князя, он и уехал. От ворога теперь сами обороняйтесь. Завтра и дружина княжеская уйдет, — не без злорадства выкрикнул воевода и, соскочив с перил, ушел в терем.
— Весь в батюшку своего. Ярослав, тот також своенравен и горяч. Что не по нему, на коня… и вон из города. Чего епископу Спиридону скажем? — развел руками боярин Фрол. — Он упреждал, что Александр обидчив и горд.
— То-то и оно, что горд. А все Федька с Семкой, язви их в душу. Прогнать князя! Прогнать, а он и сам ушел, — сокрушенно махнул рукой боярин Ермила Глебович.
— А может, это и хорошо, что сам… что не мы его… А, бояре? Решение Совета князю неведомо. А что на вече народ кричал «Мы — собе, а ты — собе!», так то еще не все. Пошли-ка, бояре, к Спиридону, помозгуем, посоветуемся, кого на стол княжеский звать, — предложил Фрол Игнатьевич и первым повернул с княжеского двора. За ним потянулись и остальные бояре.
3
2 августа 1240 года в Риге состоялся военный совет Ливонского ордена. Кроме руководителей Ордена на совете присутствовали духовные отцы: епископ Рижский Николай, епископ Дерптский Герман, епископ Езельский Генрих, прелаты округов Ливонии.
Магистр Ордена Дитрих фон Грюнинген обратился к собравшимся с речью:
— Братья мои! Крестовый поход против язычников созрел. Мы, Орден христовых воинов, избранные, и нам предстоит биться с язычниками: и будь то ливы, или эсты, или литовцы, или славяне, мы должны быть безжалостными. Самый опасный враг — русские. Они сильны, жалостливы и склонны помогать и эстам, и ливам, и литовцам. А посему нам надо сокрушить их оплот — русские крепости на границе с Ливонией. Это Изборск и Псков. Сокрушив их, мы пойдем в глубь земель русских, возведем крепости, замки. Мы добьемся этого мечом и крестом. В сердцах наших Господь, а на плащах и щитах наших крест. Мы непобедимы!
Вице-магистр Ордена Андреас фон Фельвен, взяв слово, добавил:
— Рыцарям Ордена будут помогать епископы. Они пойдут с нами. А кроме того, под свои знамена мы поставили покоренных крещеных язычников. Их бросим против русских первыми. Новокрещенцам должно быть за счастье принять смерть под знаменами Ордена! И еще, — Андреас фон Фельвен, выдержав многозначительную паузу, произнес: — Новгород не вступится за приграничные города. Некому вступаться: бояре новгородские трусливы и продажны, а князь Александр, что побил шведов на Неве, ушел из Великого Новгорода и сидит в своем Переяславле.
Гулом одобрения были встречены слова вице-магистра Ордена. Имя Александра Невского они знали, его слава в день победы над шведами достигла Ливонии.
Из трех городов — Дерпта, Оденпэ и Феллина — ливонские рыцари двинулись на Изборск и Псков. Вели крестоносцев дерптский епископ Герман фон Аппельдерн и вице-магистр Ливонского ордена Андреас фон Фельвен. По дороге к ним присоединился бывший псковский князь Ярослав Владимирович. Потомок смоленских князей Ростиславичей, он давно покинул родные пределы и находился на службе у немецкого Ордена. Приняв католичество, князь женился на немке Гертруде. При встрече он заявил вице-магистру, что, будучи псковским князем, дарит Псков Ордену.