Встреча на подсолнуховом поле
Шрифт:
Даша пристыженно молчала.
– Извини нас, – ошарашено пробормотал Вереск, скорее машинально.
– За тупость не извиняются, – припечатал капитан стражи, переводя взгляд на Дашу. – Так значит и наш бравый недотрога купился на подобную ересь? Хотя с ним неудивительно, как командиру шепотов ему довелось и не такое повидать за свои недолгие годы жизни. И не смотри на меня так, мне хорошо известно, что собой представляет Лорэнтиу. Для вас двоих он, возможно, и видится неразрешимой загадкой и чарующей тайной, вершащей судьбы народа Уэйта, но для меня он всего лишь человек. Непримечательный особо, надменный, предсказуемый,
– Зато ты у нас само совершенство, – хмыкнул Вереск.
– О, ты тоже так считаешь?! – воодушевленно воскликнул Деян, хлопнув того широкой ладонью по спине. – Вот уж не думал, что ты окажешься солидарен с этой простой истиной, да еще и своим умом до нее дойдешь. Просто поразительно, да ты, оказывается, не так безнадежен, как я полагал. Я рад, котеночек, безмерно рад.
– Твоя манера речи… – неприязненно скривился юноша.
– Я знаю, на редкость чудесна и сладка для вашего слуха, можешь не говорить.
– Деян, – раздался от двери тихий голос, прервавший капитана стражи.
Даша повернулась, натолкнувшись взглядом на незнакомую девушку. Выше ее самой почти на полторы головы, она была облачена в светлые одежды, украшенные синей и голубой вышивкой; прямые и длинные смоляно-черные волосы тяжело падали на спину, большие полуприкрытые темно-серые глаза безучастно и устало смотрели на них. Она обладала выразительными, но мягкими чертами бледного лица, напомнившими Даше кукол, которыми в детстве любила играть ее сестра. В облике девушки сквозили отстраненность и безразличие ко всему вокруг, смешанные с некой мрачной обреченностью и смирением. Деян молча поклонился ей и представил:
– Марин Айвелон, – прошелестел его голос, – дочь и наследница саркина.
Даша с Вереском учтиво поклонились оставшейся неподвижной девушке.
– Ты нашел то, что я тебя просила? – едва слышно произнесла она.
– Да, – кивнул Деян, беря со стола несколько книг, – идемте, моя госпожа.
Выходя из библиотеки вслед за Марин, он игриво подмигнул Вереску, все еще тихо посмеиваясь. Ненадолго в помещении повисла тишина, которую первой нарушила девушка, пробормотав, что нехорошо получилось, однако Вереск только отмахнулся, что Деян сам виноват, и вообще еще непонятно, где именно тот соврал: в самих слухах или же в том, что слухи ложь. Даша на это только неопределенно пожала плечами, скрываясь между широкими стеллажами. Ей было неловко за свою легковерность, ведь она ни на мгновение не подвергла слова Тина хотя бы крошечному сомнению, в душе непоколебимо уверенная в их полной достоверности.
Прислонившись к прохладному стеллажу, девушка вздохнула.
Как часто выводы о человеке основываются на первом впечатлении и еще чаще на словах других людей, но ничто из этого не имеет цены, ведь сам человек меняется каждый день. Нет, даже каждое мгновение; тот, кого мы встречаем следующим утром, расставшись вечером, уже те тот, кем был. Совсем другая личность. Человек умирает каждое мгновение, вдох делает один, а выдох уже другой человек. Готовы ли мы принимать близкого нам каждый его вдох, каждое мгновение его жизни, принимать иного его, чем он был год тому назад, вчера и даже краткий миг назад?
Мы встречаем людей каждый день, но одного, хотя бы одного из них мы увидели в действительности или же все, что доступно нашему взгляду, – это собственные проекции? Сколько погребенных эмоций мы храним в себе, находя их призрачное отражение в том, что нас окружает, как в другом человеке, так и в событиях или вещах. Присутствуем ли мы сами в этом мгновении здесь, осознаем ли, что на самом деле происходит или же смотрим на мир через пеленой застилающее глаза наше собственное прошлое? Кто же каждый раз говорит с окружающими нас людьми? Мы сами или же наши затаенные в глубинах души страхи и обиды?
Кто находится здесь сейчас в нашем теле?
Мы или же наша иллюзия?
Глава сорок вторая
Снег за окном сиял белыми всполохами в свете утреннего солнца. Примостившись возле перилл балкона и кутаясь в теплую накидку, Даша отстраненно смотрела на припорошенный снегом лес и луга, где местами еще виднелись островки желтоватой высохшей травы и земли. Далекий белый замок императора казался теперь небесным храмом бога, ослепительно сверкающий кристалликами инея. Зима постепенно обосновывается здесь, ласково укрывая крыши города серебристым покрывалом и принося колючую свежесть в прохладный воздух. А через три недели у Лиссы будет день рождения, и она станет полноправно считаться зрелой девушкой, только вот решать свою судьбу возможности ей не дадут.
Поежившись, Даша выдохнула бледно-сизое облачко пара и вернулась в комнату. Мирайн, всю ночь провозившаяся с книгами и свитками в библиотеке, сейчас еще спала, как, вероятно, и Вереск. Чем занят Лорэнтиу, девушка могла только догадываться, наблюдая изо дня в день его постоянные отлучки с Лорэном и неизменно задумчивое выражение лица, на которое с самого приезда тенью легли суровость и отчужденность. Даша могла лишь предполагать, связано это с личными переживаниями молодого человека или же естественной напряженностью в чужой стране и доме, их положением, а может статься, и совсем с иными причинами.
Сейчас чувство вины за случившееся с ними из-за нее за последние месяцы ослабло, оставшись в душе зыбким, но по-прежнему неприятным осадком. Вероятно, сказывается прошедшее время, бесчисленными мгновениями унесшее с собой и значительную долю переживаний, размыв воспоминания и примирив девушку с ними. А может, дело и в собственном изменении отношения Даши к случившемуся, ведь если бы не это, кто знает, как сложилась ее дальнейшая жизнь, и теперь, глядя на свои чуть разгладившиеся и изменившиеся черты лица в отражении настенного зеркала, она понимала, что не хотела бы сейчас находиться где-то в другом месте.
Пусть за это время произошло много неприятного, что принесло с собой тонну боли, ранив девушку в самую душу, но все же подсознательно, каким-то своим глубинным «я» Даша чувствовала, что находится там, где быть должна, а весь пройденный путь, каким бы тяжелым он поначалу и ни казался, – ее путь. Дзин говорил об этом, и его слова прочно запомнились ей, запомнились не как школьный урок или навязанное правило, а осознались и были приняты ее внутренним миром, ее душой, стали частью ее подсознания и мышления. Теперь Даша старалась прислушиваться к собственным чувствам и волнениям и основывать дальнейшие действия именно на них, а не на привычках, заученных правилах или же страхах.