Встреча тиранов (сборник)
Шрифт:
— Как хочешь, — сказал рыцарь. — Я слышал, что ты близок к открытию тайны золота.
— Да, — сказал Роман. — Я близок. Но это долгая работа. Это будет не сегодня. Я беспокоюсь за судьбу этого деяния.
— Только ли деяния?
— И меня. И моих помощников.
— Чем мы тебе можем быть полезны?
— Ты знаешь чем — ты мой старый знакомый. Ты потерял руку, когда в твоем замке взорвалась реторта, хоть и говоришь, что это случилось в битве с сарацинами.
— Допустим, — сказал рыцарь.
— Мне главное — сохранить все это. Чтобы работать дальше.
— Похвально.
— И не только мне, брат, — сказал Роман. — Ты знаешь, у нас живет польская княжна?
Шар опять приблизился к Кину. Губы Кина шевельнулись:
— Плохо дело. Думай, Жюль…
Жюль кивнул, словно Кин мог увидеть его. И обернулся к Анне — может, искал сочувствия?
— Если ты уйдешь, я не справлюсь с машиной? — спросила Анна.
— Нет, моя девочка, — сказал Жюль тихо. — Тебе не вытянуть нас.
Роман и рыцарь подняли глаза.
— Кто-то идет, — сказал Роман отроку. — Задержи его. Я вернусь.
Рыцарь тяжело поднялся из-за стола и опустил капюшон.
— Завязать глаза? — спросил Фридрих.
Роман махнул рукой.
— Я выйду с тобой. Скорей.
Потайная дверь закрылась за рыцарем и Романом.
Шут спустился по лестнице.
— Где хозяин? — спросил он.
— Не знаю, — ответил отрок.
— Убежал к орденским братьям? Нет, он один не убежит. Ему все это нужно… это его золото… Это его власть и слава.
22
Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.
Анна дернула Жюля за рукав:
— Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.
— Какую еще Магду? — В гусарских глазах Жюля была тоска.
— Польскую княжну, Магдалену.
— Ну и что?
— Я пойду туда. Вместо нее.
— Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. К тому же куда мы княжну денем?
— Слушай спокойно. У нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.
— Замолчи. И без твоих идей тошно.
— Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?
— Да.
— Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!
— Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты думаешь, Кин первый? Ты думаешь, никто из нас не погибал?…
В окошко под потолком тянуло влажным холодом — погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.
— Вопрос не в праве! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы меня уже посвятили в ваши дела…
— Нарушение прошлого может достичь критической точки.
— О чем ты говоришь! Кин лежит связанный.
Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.
— Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.
— Не теряй времени. Веди шар в терем.
— Погоди, может быть…
— Поехали, Жюль, миленький!
Анну охватило жуткое нетерпение — будто ей предстоял прыжок с парашютом и должно быть страшно, но опасение опоздать с прыжком оказывается сильнее страха.
Шар покинул дом Романа и пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах, далекое зарево. Впереди был терем.
Шар вошел в терем, потом завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, шагнула было нетерпеливо в нее, потом опомнилась, начала, путаясь в рукавах, стаскивать кофту…
— Все чисто, — сказал Жюль. — Можно…
— Погоди! — крикнула Анна. — Я же не могу там оставлять одежду!
Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка горела на столе. По черной слюде окна стекали мутные капли дождя.
Шар быстро обежал комнату, заглянул в углы, остановился перед задней, закрытой дверью…
— Учти, что там спит ее тетка, — сказал Жюль. Потом другим голосом — изгнав сомнения, приняв решение: — Ладно. Теперь слушай внимательно. Момент переноса не терпит ошибок.
Жюль поднялся, достал из пульта плоскую облатку в сантиметр диаметром, прижал ее под левым ухом Анны. Облатка была прохладной. Она тихо щелкнула и присосалась к коже.
— Чтобы вернуться, ты должна замкнуть поле. Для этого дотронешься пальцем до этой… присоски. И я тебя вытяну. Будешь там приземляться — чуть подогни ноги, чтобы не было удара.
Польская княжна повернулась во сне, шевельнулись ее губы. Рука упала вниз — согнутые пальцы коснулись пола.
Анна быстро шагнула в раму. И тут же закружилась голова и началось падение — падение в глубь времени, бесконечное и страшное, потому что не за что было уцепиться, некому даже крикнуть, чтобы остановили, удержали, спасли, вернули, и не было голоса, не было верха и низа — была смерть или преддверие ее, в котором крутилась мысль: зачем же ей не сказали? Не предупредили? Зачем ее предали, бросили, оставили, ведь она никому ничего плохого не сделала? Она еще так молода, она не успела пожить… Жалость к себе охватила слезной немощью, болью в сердце, а падение продолжалось — и вдруг прервалось, подхватило внутренности, словно в остановившемся лифте, и Анна поняла, что может открыть глаза…
И твердый пол ударил по ступням.
Анна проглотила слюну.
Только небольшая плошка с плавающим в ней фитилем горела на столе. Рядом стоял стул с прямой высокой деревянной спинкой. Запах плохо выделанных шкур, печного дыма, горелого масла, пота и мускуса ударил плотно в ноздри, уши услышали нервное тяжелое дыхание… Анна поняла, что она в тринадцатом веке.
Сколько прошло времени? Она падала туда час?… Нет, это казалось ей, конечно, казалось, ведь Кин проскочил в прошлое почти мгновенно — ступил в раму и оказался во дворе Романа. А вдруг машина испортилась и потому ее путешествие было в самом деле длинным?… Нет, на низком сундуке спит польская княжна, рука чуть касается пола.