Встреча. Повести и эссе
Шрифт:
Благодаря нескольким опубликованным стихам, а также экономному ведению хозяйства я скопил пятьсот гульденов, так что по крайней мере на год я с материальной стороны обеспечен.
Живое в поэзии — вот что сейчас больше всего занимает мысли мои и чувства. Ах, еще в ранней молодости внешний мир отпугнул мою душу, и от этого я страдаю до сих пор.
Мне куда чаще недостает легкости, а не силы, нюансов, а не общих идей, тени, а не света, и все по одной причине: я слишком боюсь расхожего и привычного в обыденной жизни.
Под окнами его в долине расстилаются луга, за ними вдали прохладные горные вершины с открывающимся оттуда видом на Франкфурт, чуть меньше трех часов пути.
Каштаны в цвету, молодая зелень кустарника. Тополевая аллея, живая изгородь вокруг Адлерфлюхтского хутора.
…ЧастоУбеждать себя, что ты по-прежнему моя. Я ощущаю это всеми чувствами своими. И часа свидания достаточно.
100
Перевод Н. Вольпин.
— Вот наш «Гиперион», прости, что Диотима умирает, я полагал, что это необходимо вытекает из общего замысла. Ты помнишь, мы и прежде не могли прийти к согласию на сей счет.
— Чтение подвигается плохо. Чтобы серьезно размышлять, душа должна быть совсем спокойна. Странно, что ты называешь «Гиперион» романом, мне все время кажется, что это поэма…
Она рассказывает ему о своей жизни, о комнатке наверху, где она работает, шьет и вяжет, о шумных детях, окружающих ее, об Анри, которому нравится уже изображать из себя хозяина. Я так хочу, чтобы ради его же собственного блага он уехал отсюда: здесь все слишком стараются ему угодить и льстят непрерывно. Она хотела бы узнать его мнение в этой связи.
Воспитателем у них теперь некий господин Хадерман, уныло бубнящий религиозные тексты.
— Но, быть может, в будущем молодые люди еще будут стремиться к тебе как к учителю?..
Ей так хочется сказать еще несколько слов о его предназначении: Ты должен вернуть миру то, что просветленно открывается тебе в возвышенных образах.
Немногие подобны тебе!
Следующей весною мы вновь встретимся здесь, и да будет первая песнь жаворонка для нас знаком близкого свидания.
Наступает осень.
Снят урожай с виноградной лозы, и роща желтеет.
— Я пишу в темноте, солнце, его лучи уже скрылись от глаз моих. Многое, верно, останется тьмою сокрыто, пока не воссияет солнце вновь…
Гёльдерлин пишет:
Зайди, о солнце, скройся, мой ясный свет!Он пишет свою элегию.
Жить я снова хочу! Зеленеют тропы земные Ярче и ярче горят солнца младого лучи… Да пребудут с нами обеты богам вдохновенья, Юные гении, те, кто всем любящим — друг. Не покидайте же нас, покуда в жилище блаженных… И опять оживет год нашей юной любви. [101]101
Перевод Г. Ратгауза.
Невидимые отношения продолжаются.
Через два дня после твоего отъезда я еще раз зашла в твою комнату, чтобы там наконец выплакаться. Я раскрыла твое бюро, нашла там несколько листков бумаги, немного сургуча, маленькую белую пуговицу и засохший кусок черного хлеба. Словно реликвии, отнесла я все это к себе. В ящике комода сломался замок, и я не смогла его открыть.
Ее белый платок в окне. Его тень, прислонившаяся к дереву.
В первые майские дни нового столетия они виделись в последний раз.
«В прекрасном мире я одинок!» — всегда Твердишь ты мне, возлюбленный мой. Но ты О том не знаешь… [102]
102
Перевод Н. Вольпин.
Как сочувствую я тебе во всем, в печали твоей и в твоих одиноких часах. Подруга моя, которую я любил и которая помогала мне искать дорогу в жизнь, умерла. Неужели и все мои друзья так вот покинут меня?
О, в мире, лишенном любви, как любовь одинока!
Да, отвечает Гёльдерлин, у нас одна судьба, милый Бёлендорф [103] . Я живу пока в родном городе. После потрясений, тронувших сердце, мне потребно было на время это твердое пристанище. Напиши как можно скорее. Мне так необходим чистый тон твоих писем. Душа, окруженная друзьями, рождение мысли в беседе, в письмах — без этого не может быть художник. Как славно с друзьями вести беседу сердечную, слушать рассказы о днях любви и о делах минувших.
103
Милый Бёлендорф. — Казимир Ульрих Бёлендорф (1775–1825) учился в Иенском университете, где стал сторонником Фихте. В 1798 г., находясь в Швейцарии, пережил Гельветическую революцию, о которой в 1802 г. написал большое эссе. В 1799 г. встретился с Гёльдерлином в Хомбурге. В последующие годы много странствовал, так и не сумев найти ни твердого пристанища, ни службы, ни профессии (см. также предисл. наст. книги). Иоганнес Бобровский (1917–1965) написал в 1964 г. рассказ «Бёлендорф», сыгравший очень заметную роль в дальнейшем развитии исторической темы в литературе ГДР (см. подробнее в кн.: Leistner B. Johannes Bobrovski. Studien und Interpretationen. Berlin, 1981). Влияние этого рассказа Бобровского чувствуется и в публикуемой повести. Как поэт и драматург Бёлендорф успехом не пользовался.
Синклер написал к нему в Нюртинген. Бёлендорф, оказывается, в Берлине, он просит материал для своего «Поэтического календаря», тут же небольшая записка от него самого.
Бёлендорф. Гёльдерлин взволнован. Я долго не писал тебе, а между тем я побывал во Франции и о себе могу сказать, что был там сражен Аполлоном.
Он видит друга перед собой, вместе с Мурбеком тот входит в комнату, они только что приехали из Швейцарии, все это происходит еще в Хомбурге, они много говорят в тот день. Дорога узкая ведет нас в темный дол, ее туда измена проложила…
Неужели это Бёлендорф?
У нас одна судьба, говорит Гёльдерлин.
Бёлендорф теперь личный секретарь у Вольтмана в Берлине, тот занимается историей и политикой, издает свой журнал при книжном магазине Унгера; кроме того, Бёлендорф еще редактор в «Фоссише цайтунг», редакция расположена возле Егерского моста, а сам он живет сразу за углом, Моренштрассе, 22, против Жандармского рынка, и жизнь ему не в радость.
Он не способен объективно воспринимать окружающее, так говорят о нем, не способен выйти из собственной скорлупы, даже когда это необходимо. Все больше фантазии, а не что-нибудь разумное — такой приговор уже вынесла ему госпожа Унгер; на других дам из ее салона он тоже не произвел благоприятного впечатления; следовало бы напомнить ему, чтоб чаще брился и не являлся в обществе с засунутой в карман трубкой, будто какой-нибудь нищий студент из Галле. Вся эта пестрая ярмарка тщеславия, где подлинное счастье невозможно, не в состоянии уже завлечь меня, говорит он, в крайнем случае она лишь вносит на время какое-то разнообразие; в спорах он нередко становится жертвой собственного честолюбия, всегда говорит опрометчиво, необдуманно, превозносит иенских романтиков, ругает последними словами Коцебу, в ярости даже опрокидывает бокал. Помилуйте, какой же это редактор!