Встречи на футбольной орбите

Старостин Андрей Петрович

Наверное, это наследственное увлечение. Отец и дядя Митя были неизменными посетителями ипподрома, Помню, с каким бравым видом они отправлялись на ипподром, досконально изучив афишку, а главное, надеясь на «сказал». Это сакраментальное «сказал» относилось к дальнему родственнику и другу нашей семьи Матвею Ивановичу Чуенко. Отец упомянутого выше Павла Матвеевича Чуенко, известный до революции наездник.

Матвей Иванович, загорелый до кофейного цвета, черноусый, коренастый украинец, был не очень говорлив вообще, а по части «сказал» в особенности. В то время наездники в тотализаторе заинтересованы не были. Крупные денежные призы и жалованье от владельцев вполне обеспечивали их

бюджет. Да и строгий запрет общества на этот счет удерживал наездников от игры. Поэтому Матвей Иванович, говоря о конюшенных делах, ограничивался уклончивыми ответами «как сложится бег», «много от погоды зависит» и что-нибудь неопределенное в этом же роде. Но когда ронял «моего не выкидывайте», это уже значило «сказал».

По возвращении с бегов дядя Митя еще с порога громко возглашал: «От Матвея, что от козла молока». Но бывали случаи, когда независимо от Матвея егеря «угадывали». Тогда успех неизменно отмечался – на столе появлялось лом-печенье из розничного магазина при фабрике Сиу (ныне «Большевик»), колбаса, ветчина от Чичкина, бутылки с клюквенным квасом Калинкина. Вино в доме бывало только на рождество и на пасху. Оживления за столом хватало и без горячительных напитков. Лошадников роднит с охотниками и футболистами обилие азартных бездоказательных споров. Повышенная возбужденность обуславливается издержками по тотализатору. Из чисто спортивных побуждений на бега ходит незначительное число людей. Многие же, в той или иной степени, как говорят, «тотошники». Из них подавляющее большинство – легко недомогающие. Они несут обычные издержки тотализатора, но глубоких травм домашнему бюджету не наносят.

Однако есть и сжигаемые страстью к игре, верящие в возможность обогащения на бегах. В этом виновата не лошадь. Закроют бега, они найдут другое место, где можно «поставить» – карты, бильярд, домино, номер купюры, автомашины, наконец, кто дальше плюнет. В мире играющих такого рода «болельщиков» называют «сухой алкоголик».

Вот невыдуманная история о человеке, однажды спустившемся в подвал бильярдной при гостинице «Метрополь». В годы нэпа в этой бильярдной шла игра на крупные деньги. Все мастера кия с присвоенными им в кругу «играющих» псевдонимами «Бейлис», «Лебедянский», «Бузулуцкий», «Саратовский», в последующем чемпионы страны по бильярдному спорту, разыгрывавшемуся в тридцатых годах, с их настоящими фамилиями, соответственно Николай Березин, Николай Ольховиков, Василий Кочетков, Виктор Пономарев, показывали там свое артистическое исполнение ударов по шару во всем их многообразии – резаные, с оттяжкой, корамбольные, ползунки, клопштоссы, оборотные. На их игру можно было смотреть часами.

Появившийся в бильярдной респектабельного вида с бородкой «буланже» среднего возраста человек (как впоследствии выяснилось, он занимал солидное служебное положение), почтительно принятый маркером, сыграл две-три партии, откланялся и, благовоспитанно пожав маркеру руку, ушел. За короткое время он стал завсегдатаем бильярдной. Сделался безотказным партнером «на любой куш».

Вскоре он стал завсегдатаем и бегов. Энергично сновал в членских местах, разыскивая нужного букмекера. За порывистость в движениях, неудержимость нрава его прозвали «Алойша». Букмекеры остерегались принимать от него ставки, подозревая его связь с наездниками и жокеями.

По прошествии некоторого времени от его респектабельности не осталось и следа. Среди «играющих» людей, для которых игра была профессией, пронесся слух – «Алойша пустошвили»: надо сказать, в этом кругу иронические словообразования кличек на редкость точны. Наш герой говорил с грузинским акцентом и с деньгами у него действительно стало туго. На ипподроме появилась его жена, внушительная дама, и, довольно активно действуя, принудила Алойшу отправиться с ней домой.

Но к началу очередного заезда его уже видели порхающим с этажа на этаж. Надвигался финансовый крах. В кредит не верили. И он решил, как позже мне рассказывал, «поправить дела одним ударом». Договорился с пятью участниками заезда выпустить худшую лошадь на первое место. Но когда лошади подходили к столбу в обусловленном порядке, «какая-то кляча вышла вперед». Его «заложил» предпоследний по шансам участник, рассудивший, что раз три фаворита не едут, а последнюю «неходячку» он сам легко обыграет, то ему выгоднее найти другого хозяина.

Старая как мир перепродажа обусловленной беговой сделки доканала игровую карьеру Алойши, а вместе с ней и служебную. Он оказался растратчиком.

Впоследствии, отбыв срок наказания, он превратился в бегового «жучка». Перевоспитания не произошло: микроб «сухого алкоголизма» поразил его необратимо. Игра в любом проявлении стала его стихией. Он услужливо бегал в кассу, выполнял просьбу взять билет, ходил за папиросами, торговал с наценкой афишками. Семья – жена и дочь – махнула на него рукой: он нигде не работал, придумав себе отговорку, в которую якобы верил, – «покрою задолженность государству и тогда с чистой совестью пойду работать».

Беговые «жучки» – ракушки, налипшие на подводной части судна. На свои деньги они не играют, у них попросту их никогда нет. По мелочи подрабатывают на игру тем, что «жукуют», то есть назойливо советуют сыграть «вернячка» новоявленному посетителю. Лошадь проиграла – с него взятки гладки, выиграла – он тут как тут. Эта разновидность любителей легкой наживы, скорее, комическая, чем опасная, чрезвычайно назойлива. Излюбленной жертвой их прилипчивости были заметные в Москве люди из литературно-артистической среды.

Николай Робертович Эрдман, писатель-драматург, автор нашумевшей в двадцатые годы пьесы «Мандат», тонкий знаток человеческих душ, любивший наблюдать воскресную «суету сует» на ипподроме, не устоял под натиском погрузневшего – «ничего, кроме портвейна», – Алойши, вымогающего очередной рубль, чтобы поставить «вернячка».

Ритмично разделяя паузами свои громкие «ха-ха-ха», от души смеялся над ситуацией Николай Николаевич Асеев, хорошо разбиравшийся в рысистых лошадях, любивший беговое дело, в подтверждение чего преподнес А. Г. Бондаревскому сборник своих стихов с шутливой дарственной надписью:

Александру Бондарю,От которого горю,Хоть горю и прогораю,Но, а все ж его играю…

В отличие от Николая Робертовича, игрока-дилетанта, Николай Николаевич был в играх мастер, как говорится, на все руки. Не раз он, иронизируя за карточным столом – «под выходной», – выигрывая очередную ставку в покер, приговаривал: «Вот Владим Владимыч написал про меня – «хватка у него моя», – так ведь это в поэзии, а за зеленым столом хватка у меня Некрасовская…»

В ложе беговых трибун Асеев потешался над доверчивостью драматурга, согласившегося поставить «на двух одров».

Опрокинув мнение знатоков, первый «одер» пришел к столбу победителем. По правилам игры надо ждать, что второй «одер» в последующем заезде также закончит дистанцию первым. Эрдман проверил билет, он был на месте: в верхнем кармашке пиджака. «Николай, зажми в кулак», – шутя сказал я, как и Асеев, не допуская выигрышного варианта. Нервически улыбался и Алойша: удача сулила большие деньги – щедрость Эрдмана была общеизвестна.