ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ
Шрифт:
Через некоторое время мы опомнились и, как истинные джентльмены, протянули кисет проводнику – тофу. Чтобы, значит, он разделил с нами мгновения кайфа. И тут выясняется, что тоф совсем не курит!? Невольно напрашивается вопрос – зачем же он возит с собой табак? Читайте внимательно объяснение этого нецивилизованного таежного жителя: «Ну, как же, идешь тайгой, встретишь человека, у которого кончилось курево и угостишь его». Без комментариев!
Как я пел вместе с Кобзоном
В 1977 году мы пять дней сидели в аэропорту Кырен, в предгорьях Бурятского Саяна, ожидая борт на аэропорт Ока (поселок Орлик). Небо над Кыреном чистое, перевал в Саяны открыт, но самолетов у местного аэрофлота не хватает. Оказывается, что около Улан-Удэ расположен единственный в Советском Союзе религиозный цент буддизма, со своими ламами, пагодами и прочим антуражем. А также с независимой от нашего государства связью непосредственно с Тибетом. (Подобное образование есть еще в Калмыкии, но это уже второстепенно.) В то самое время, когда мы собрались лететь в горы, у буддистов, оказывается, случился главный религиозный ежегодный праздник. И все наличные самолеты Аэрофлота везли паломников-бурят в этот буддийский центр. Современные паломники пешком на богомолье не ходят.
Надо сказать, что аэропорт Кырена типичен для всех таежных аэропортов. Летное поле в виде обычного ровного луга и небольшое деревянное здание на его краю, где располагается начальник – по совместительству радист, а также небольшое помещение для отдыха летного персонала. И вот на краю этого летного поля мы живем в палатках пять дней, ожидая окончания главного буддистского праздника.
Собственно Кырен – центр бурятского аймака (района по-нашему), расположен на автодороге, которая соединяет Советский Союз с Монгольской Народной Республикой. И по этому тракту вереницей в оба конца идут автомашины. Везут в братскую Монголию кое-что произведенное в нашей стране, а из аграрной Монголии обратно движутся непрерывной вереницей скотовозы – везут для советских людей будущее мясо, которое у этих советских людей почему-то всегда в дефиците. Но нам надо не в Монголию, и даже не в Тункинские Альпы, которые голубым миражом висят за Монгольским трактом и рекой Иркут. Нам надо в другие горы: на реку Сенцы, на вулканы, на озеро Хара-Нур, на пик Топографов и т.д.
Кончился буддистский праздник – летим. А лёту то всего сорок минут, но кроме как самолетом в Орлик не добраться. Самолет, на удивление – не привычный таежный АН-2, а «большой» ИЛ 14, даже со стюардессой.
Самолет садится в аэропорту Ока (летное поле также ровный луг на берегу реки с одноименным названием), тут все и начинается. Погрузив на плечи рюкзак, спускаюсь по трапу и ничего не могу понять. К нам бросается с объятьями какая то незнакомая женщина, говорит, что заждалась нас и как хорошо, что мы, наконец-то прилетели!? Более того, говорит, что у нее есть кони, которые готовы везти наш груз в тайгу, если мы только согласимся.
Мы, конечно, соглашаемся, потом начинаем разбираться в сложившейся ситуации. Дело в том, что наряду с ежегодным религиозным праздником, в этом году бурятский народ отмечает еще одну замечательную дату: пятидесятилетие установления Советской власти в этом регионе. И Иркутской киностудии поручили снять документальный фильм, подтверждающий, что Советскую власть в Бурятии устанавливали не зря. А в сценарии этого фильма должен быть сюжет о развитии туризма в этом регионе. Киногруппа в Орлик прилетела загодя, сняла успехи здешнего населения в охоте, скотоводстве и культуре. Осталось лишь отснять достижения республики на поприще туризма. Но, по причине отсутствия авиарейсов, новых туристов в Орлик не привозили, а какие успели прилететь – разбрелись кто – куда по горам Саянским. График Иркутской киноэкспедиции горел синим пламенем.
И вот тут в аэропорту Ока садится борт с нашей группой. Режиссер Иркутской киностудии Ляля Черепанова умоляет нас сняться у нее в фильме. Предлагая в качестве подхалимажа двух коней для перевозки наших рюкзаков. На что мы милостиво соглашаемся.
Проводником киноэкспедиции служит бурят Мунконов («деда», как ласково зовут его киношники). Лет деду было то ли сто, то ли девяносто – точнее сказать он не мог. Но был в очень хорошей физической форме, шагал по тайге так резво, что мы, молодые в ту пору люди, за ним едва поспевали. Имел свою персональную палатку, веничек для выметания из нее мусора и транзисторный приемник.
Но самое главное, о чем Мунконов с удовольствием рассказывал – он несколько раз в тридцатые годы служил проводником у Сергея Обручева, сына знаменитого геолога и писателя Владимира Обручева (Плутония, Земля Санникова и т.д.). Сергей Обручев, также геолог, путешествовал в этих краях, делал открытия, в чем ему помогал молодой еще в ту пору Мунконов (С.В. Обручев. В сердце Азии. М. Мысль, 1965). В подтверждение этого факта Мунконов показывает письма Сергея Обручева: подружились они за время походной жизни.
И вот под вечер выступаем мы в маршрут: впереди Мунконов ведет караван из трех лошадей (две с нашим грузом, одна с киноаппаратурой); следом налегке шагает наша группа и Ляля Черепанова; а еще следом ковыляет более чем полный кинооператор Миша.
Позднее выясняется, что многоопытный кинооператор Миша предлагал режиссеру снять туристский сюжет за околицей селения Орлик и не соваться в тайгу. И в подтверждение реализации этого приводил аргументы из недавней практики. По сценарию необходимо было отснять охоту бурятского населения на соболя или хотя бы на белку. Но неожиданно выяснилось, что как на соболя, так и на белку охотятся только зимой – летний мех не имеет товарной ценности. Над тайгой же стояло жаркое лето.
Режиссер Ляля впала в глубокую депрессию по причине невозможности качественно отснять сценарий. Узнав в чем ее проблемы многоопытный Мунконов спас ситуацию. Оказывается, эту ситуацию он разрешал неоднократно с другими киношниками. Удалившись на некоторое время в чулан, он выходит оттуда одетый в зимнюю национальную бурятскую одежду, в руках держит орудие охоты – мелкокалиберную винтовку ТОЗ. Ничего пока не соображающие киношники следуют за ним на околицу поселка. Остановившись у ближайшей лиственницы, Мунконов вынимает из кармана чучело белки, прилаживает его на ближайший сучёк. Затем он становится в позу охотника и прицеливается из винтовки в чучело белки: «Снимай, однако, Миша!»
От хохота киношников видеокадры долго получались некачественными – дрожали и дергались. Но, в конце концов, сюжет был отснят.
И сюжет с туристами Миша предлагал также выполнить в постановочном плане, а не событийно. На наше счастье, Ляля в этом вопросе отстояла правду жизни, и мы в составе киноэкспедиции уходим в тайгу. За нами плетется Миша, проклиная свою профессиональную судьбу.
Так идем мы тайгой три дня своим маршрутом вверх по реке Сенцы, кони несут наши рюкзаки, а Миша под руководством Ляли снимает мужественные будни нашей походной жизни.