Встречи с амурским тигром
Шрифт:
Зверь, должно быть, решил поймать и другую собаку, а потом уже и съесть обеих, наслаждаясь излюбленным лакомством. Я постоял немного, теперь прислушиваясь к себе, и понял, что страх вошел в меня еще прочнее. Сердце билось учащенно, внимание обострилось до предела, во рту пересохло, руки сжимали карабин. И все же я себя не терял.
Вернулся к тому месту, где услышал тигра, — полкана нет, следы его уходили вперед по тропе. Чувствуя, что грозный хищник, скорее всего, затаился в том дубовом мысочке, метрах в тридцати от тропы на пересечении ключа, я заспешил вниз по склону, но лыжа зацепилась за присыпанную снегом ветку, я упал и порвал ременное крепление. Починка его заняла четверть часа.
Когда я снова заскользил вперед, навстречу ошалело выскочил полкан и все в той же трясучке прижался к моим ногам, озираясь назад. М-да-а… Положеньице…
Держа палец на спусковом крючке, я тихо шел вперед, слушая лес и стук своего сердца. Собака все время наступала на лыжи, я со зла толкнул ее прикладом, она обиженно взвизгнула, отбежала, но тут же вернулась, потому что не хотела повторить участь своей подруги и покорно снесла обиду. Свое спасение она видела во мне.
Но я никак не мог понять, почему она не убегала к дому. Боялась, что по этому снегу будет быстро настигнута полосатой смертью? Тогда почему не умчалась вперед по тропе? Знала, что там для нее спасительного ничего нет? А может, в страхе потеряла рассудок?
На другой стороне ключа росли высокий тальник и спирея, тропа с тигриными следами, затоптанными собачьими, входила туда, как в туннель. Чуть поодаль темнела стена разнолесья, в которой, должно быть, дальше десятка-другого метров ничего не увидишь. Постоял, послушал — все спокойно. Пошел, обернулся — собака не идет. Навострила уши, вперилась взором в этот туннель и стоит как вкопанная.
Опять подумал: не лучше ли повернуть к дому? Но что скажу связистам? И что станут думать на базе, не дождавшись меня к вечеру? Ведь наверняка утром ринутся в поиск… Я снял рукавицы, приготовился к немедленному выстрелу в любом направлении и вошел в туннель.
Ветки шаркали по мне с обеих сторон, лыжи упирались то в одну кочку, то в другую. Против тигра, окажись он здесь со злым умыслом, я был беспомощным, и страх заледенил меня. На косогоре что-то хрустнуло — кровь остановилась в жилах, и тяжелый ком подкатил к горлу… Вот легонько треснуло что-то уже ближе к ключу… Я заспешил, взобрался на берег и быстро пошел прочь, и тут же заскользил по разнолесью… Когда оно кончилось, а тигриные следы с тропы резко отвернули в сторону, я облегченно вздохнул, вытер вспотевшую голову и вроде бы беспричинно улыбнулся.
А в эти мгновения со стороны ключа донесся треск сминаемого кустарника и душераздирающее «ай-ай-ай»! И тут я услышал глухой шум сильных тяжелых прыжков!.. Конечно же, тигр выследил-таки собаку, выждал удобный миг и бросился на нее… Я поднял карабин… Из чернолесья выскочил полкан и сломя голову понесся по лыжне ко мне. Через несколько секунд за ним вымахал тигр и частыми прыжками стал настигать жертву. Оба неслись ко мне, и оба через несколько секунд могли оказаться рядом.
Впервые я видел так отчетливо тигра в его яростном движении. Хвост был поставлен стрелою вверх, с каждым прыжком он как бы очерчивал им невидимый конус. В прыжке зверь пластался в воздухе, затем опускался на передние лапы, изгибаясь дугой, заносил к ним задние, отталкивался всеми четырьмя и снова взвивался, прогибаясь спиною. Мелькали полосатые бока, спина, белое брюхо. И в каждом его движении была неукротимая целеустремленность. А когда он оказался ближе, я увидел бесконечно хищные глаза и злобно прижатые уши. С каждым прыжком он приближался к собаке, и оба они — ко мне. А я стоял и смотрел. Все понимал, но не знал, что делать.
Когда собака оказалась от меня метрах в пяти, а тигр в пятнадцати, я мигом представил, как через мгновение пес ударит мне в ноги, а еще через одно — три тела смешаются в единый клубок, в котором я пострадаю ни за что ни про что. И только тут я понял, что надо было стрелять раньше, как только амба вылетел из кустов.
Швырнув к плечу приклад, я вцепился мушкой в тигра, наши взгляды встретились, и в его определенно осмысленных, внезапно округлившихся глазах, как бы в недоумении и некотором испуге, мне почудилось запоздалое раскаяние хищника. Я бросил мушку вверх, и резкий грохот захлестнул уши, горы, небо.
Пес в последнем прыжке метил мне в ноги, но я успел отскочить и передернул затвор. И в эту секунду желтый ураган проревел совсем рядом и круто завернул в сторону. Мушка уперлась тигру под хвост, мне так захотелось запустить туда пулю, чтоб вышла она из агрессора через пасть, но выстрелил поверху. И еще, еще стрелял я, торжествующе освобождаясь от страха и долгого напряжения…
После четвертого выстрела тигр вскочил на высокий каменистый обрыв, зацепился лапами за его край и закачался, удерживая равновесие. Я снова приладил мушку под хвост, но приспустил ее и выстрелил в карниз обрыва, на котором зверь балансировал.
Вероятно, брызги камня хлестнули по тигриному брюху, потому что зверь рявкнул, свалился вниз и растерянно запрыгал вдоль обрыва. Хвост его теперь не стоял гордым флагом, а волочился по снегу. Да и вообще вид повелителя всего живого в уссурийской тайге потерял горделивость. Загоняя новую обойму в карабин, я удовлетворенно подумал: «Знать, и тебе, царь зверей, не чуждо чувство страха».
…Полкан лежал на спине. Смотрел он на меня неожиданно спокойно, даже равнодушно. Я легонько коснулся его носком ичига, он свалился набок, повернув ко мне глаза. Опустил на его морду горсть снега — он лишь моргнул… Собака получила глубокий нервный срыв, после которого ей было суждено стать пожизненной психической калекой.
Когда я присел и стал закуривать, мои трясущиеся пальцы «заговорили» о пока еще не оставившем меня страхе. В глазах все до сих пор мельтешил тигр, я думал о его невероятной силе и акробатической ловкости, о высоком интеллектуальном уровне и храбрости. И о том еще думал, что и такому могучему совершенству ведом страх…
И мне вдруг не стало стыдно за свои трясущиеся пальцы.
Тигриное презрение
Было время, работал я жарким августом все в тех же знаменитых уссурийских лесах. Древняя охотничья избушка, знакомая мне по прежним с нею свиданиям, чернела под пологом густой уремы неподалеку от речки. И оказалось на этот раз, что обосновалась здесь тигриная семья, густо истоптавшая речные отмели и берега. Она «оседлала» ближние звериные тропы и солонцы, и даже «присвоила» ту самую охотничью избушку. Судя по лежкам, мать укладывалась отдыхать на полу, а два ее уже крупных тигренка — на устланных сухой травой и хвоей нарах. И нисколько не задумывались они, очевидно, о том, что в открытую дверь в любую минуту мог заглянуть человек. Или просто не боялись такого случая? Может, загодя знали его исход?
Мне тогда крупно повезло: семья полосатых к моему приходу была где-то в других местах. Разжег я на дворике дымный костер для упреждения нежелательного столкновения, выгреб из жилья траву и прочий хлам и спалил его. Подмел, вымыл кипятком пол, нары и стол, хорошенько проветрил избу, изгоняя стойкий кошачий запах. А на закате солнца для пущей важности выпалил пару раз из ружья в вечернюю тишину и подбросил в костер побольше трухлявых чурок, чтоб дымили и чадили подольше и подальше.
Пробыл я тогда в окрестностях избушки пару недель и многократно убеждался: мои полосатые соседи и не подумывали покидать свой семейный участок, они лишь перестали заходить в занятую хозяином избушку, хотя их свежие следы вокруг нее я находил почти ежедневно.