Встречный удар. Прорыв на Донбасс
Шрифт:
Когда конвульсии прекратились, особист бригады ОСНАЗА продолжил свою речь:
– Товарищи, за тех, кого мы не сумели спасти, мы отомстим. Мне даже страшно подумать, что будет, когда наша армия войдет в Германию. Каждый советский солдат должен помнить – как минимум за него отомстят. Каждый немец должен знать – сражаясь на стороне гитлеровской своры, он только увеличивает счет, который будет предъявлен немцам после войны. Как сказал их Бисмарк – русские всегда взыскивают свои долги. Все, товарищи, разойдись!
Генерал-майор Бережной, который вместе со своими комбатами стоял недалеко от нас, заметил кому-то:
– Хорошо, но мало. Теперь так же Гиммлера с Герингом – и порядок…
Командиры засмеялись и продолжили разговор о чем-то
В общем, я думаю, что мы продержимся и дождемся, когда сюда придет фронт. Наверное, как было и во время войны с Наполеоном – настало время гнать их туда, откуда они пришли.
Воет метель, мерно рычат дизеля. Бригада идет на север по степям Таврии, все дальше удаляясь от Крыма. Впереди – крупный железнодорожный узел и промышленный центр Запорожье. Из-за метели пришлось оставить вертолетную группу в Каховке, хотя их мобильное БАО идет с нами. Когда все это кончится, они, уже заправленные и обслуженные, смогут или вернуться в Крым, или нагнать нас в любой точке маршрута. А вот колонну автомобилей и тягачей по вражеским тылам в одиночку не пустишь.
Так и идем, пробиваясь сквозь снежные заряды. Час назад мы разгромили станцию Федоровка. Передовая группа в составе роты танков КВ-1 и роты морской пехоты на трофейных полугусеничниках выскочила на нее глубокой ночью. Немцы не ждали, что мы будем двигаться ночью, да еще и в такую погоду, и банально спали. Короткий бой с гарнизоном больше напоминал резню. Да и что там за гарнизон – немецкие нестроевые тыловики и полицаи. Ребята порезвились там на совесть – заминировали и взорвали стрелки, вывели из строя маневровый и два линейных паровоза, уничтожили водокачку, полили маслом и подожгли кучи угля. На станции были обнаружены четыре теплушки с уже знакомыми буквами «RUS». Но внутри бойцы нашли только трупы. В трех вагонах военнопленные, в четвертом дети – похоже, что детский дом. Одно дело читать о таком в книгах, и совсем другое – видеть воочию. Если завтра товарищ Сталин прикажет спалить в термоядерной геенне, к примеру, Берлин, то скорбь моя дольше тридцати секунд не продлится. Да, наверное, так думали и наши бойцы, когда шли к Берлину. А потом, кормили немецких детишек из своих полевых кухонь. А пока мы идем на север, уничтожая все немецкое, что встречается на нашем пути. Если бы тот немецкий полевой госпиталь попался нам сегодня, то не знаю, сумел бы я удержаться от соблазна или нет…
Я постукиваю карандашом по карте. Запорожье, если возьмем, то как отдать обратно? С другой стороны, попытка его удержать приведет к распылению бригады. Или даже к остановке рейда. Запорожье, Синельниково, Павловград, Лозовая… Все крупные транспортные узлы, разгром которых будет для немецкого командования, гм, крайне неприятен. Тогда против нас будут бросать все, что найдут, невзирая на лица. Чем ближе мы к Василевскому, тем злее будут немцы. Разведка доложила, что у каждой крупной станции есть живой щит из пленных. Но вопрос в другом: живы они или давно погибли, как в Федоровке? И еще – найдем ли мы, чем их вооружить? В Каховке были тылы кампфгруппы Гудериана, да и на поле боя наши трофейщики собрали все до последнего карабина и последнего патрона. Кое-какие излишки мы везем с собой, но этого очень мало, не хватит даже еще на один Каховский отряд. А безоружные пленные нам не подмога, а лишь обуза. Задерживаться же в немецких тылах совсем не резон. У операции «Полынь» есть свои сроки. Разве что…
Поднимаю голову – напротив меня сидит Алена и, подперев щеку рукой, смотрит на меня жалостливо, по-бабьи. Провожу рукой по щеке – точно, щетина, уже вторые сутки не нахожу времени, чтоб побриться. Алена вздыхает и кладет свою руку поверх моей, шепчет: «Милый мой…» – потом смотрит в глаза и молчит, аж мурашки по спине. Да будет он благословен, век натуральных женщин, без синтетики в теле и без фальши в душе…
Усилием воли возвращаюсь к делам. Наших пленных, которых мы освободим на промежуточных станциях… не выгружать, а прицепить к эшелонам паровозы и двигать их вместе с нами до Лозовой. А дальше посмотрим – может, сделаем там базу бригады: оттуда до фронта всего километров пятьдесят-семьдесят… А пока степь, метель, влюбленная женщина, следующая станция Запорожье – через три, нет, простите, через два с половиной часа.
Приказ контр-адмирала Ларионова поднять крейсер по «Боевой Тревоге». Квакают ревуны, мигают транспаранты. Сообщение с нашей ПЛ «Алроса», что дежурит у горла Босфора: «Пролив форсирует итальянская эскадра. Два линкора, «Литторио» и «Джулио Чезаре», четыре крейсера и эсминцы». Твою мать! Вот так всегда: как только что-то налаживается, так незваные гостьи лезут через забор. Неплохо, наверное, Алоизыч на Иненю наехал, раз тот пропустил линкоры в Черное море. Да и у дуче наверняка седых волос прибавилось. Сколько его итальяшек у нас на Восточном фронте? Ветер, метель – наверняка они думают, что наши самолеты не смогут вылететь. Смочь-то они смогут, но не надо. Есть инструкция товарища Сталина о применении наших тяжелых вооружений. Адмирал Кузнецов сейчас на командном пункте Черноморского флота. Наверняка его тоже уже подняли на ноги.
Звонок на КП флота:
– Николай Герасимович, вариант «Вьюга», прошу разрешения на применение главного калибра.
Адмирал Кузнецов, слава богу, не тормоз, и ответ следует сразу же:
– Действуйте! Норма расхода – две единицы на линкор. – (Ага, наверное, ему уже доложили все расклады). – Крейсера пока не трогайте – посмотрим, что они будут делать, когда мы прихлопнем их больших парней: пойдут они к Севастополю одни или повернут назад на свои базы?
Стремительно несутся секунды; палуба опустела, задраены все люки, команда на боевых постах. Целеуказания введены, пошел отсчет. Десять, девять, восемь…
Мой замвоспит (по-здешнему военком) толкает меня локтем вбок, показывая куда-то назад. Оборачиваюсь. Через боковое остекление рубки видны маленькие фигурки командиров и адмиралов на площадке перед входом на КП флота. Ну точно – начальство вышло полюбоваться, а то когда еще какой-нибудь дурак подставится под наш большой молоток. Интересно всем. И «Молотов» и «Ташкент», не говоря уже о «Парижской коммуне», наверняка ощетинились биноклями – вон как мостики и надстройки почернели от народа. Отсчет продолжается: два, один… Пуск!
С оглушительным грохотом первый «Вулкан» выпрыгнул из своего гнезда, в котором он сладко спал всю свою жизнь. Отгорел и нырнул дымным хвостом в море твердотопливный ракетный ускоритель. Лишь бы не зашиб кого-нибудь ненароком… Получив поправку с самолета целеуказания, ракета довернула влево и легла на боевой курс. Через восемь секунд все повторилось. Перед нами все затянуло сплошная белая пелена. Дальнейшие два пуска можно было почувствовать только по грохоту и содроганию палубы под ногами. Почти полная дальность: четыреста пятьдесят километров, время полета ракеты к цели – двенадцать минут. Пуск-то не учебный, других «Вулканов» у нас нет: за каждый потраченный зря спросят по всей строгости.