Встречный удар. Прорыв на Донбасс

Михайловский Александр

Минута – и из открывшейся двери головного грузовика, четко видимая в свете фар, на землю брякает первая винтовка, за ней еще и еще. Запомнились германские врачихи: выпученные от ужаса глаза, полные икры плотно обтянутые чулками, пилоточки на кокетливых прическах. И это при минус пять и десять метров в секунду! Б-р-р-р… Выходят из машин – и руки за голову, лицом к борту.

Словом, собрали мы брошенные стволы, оставили взвод для охраны и рванули дальше к Каховке. А куда этим немецким врачихам деваться было: впереди наши, позади мы, по краям ночная зимняя степь с оврагами и буераками – сто лет будешь ехать и никуда не приедешь…

А в Каховке мы с ребятами оторвались от души – даже майор Франк веселился, как настоящий русский человек…

Но это уже совсем другая история.

16 января 1942 года. 23:55. Северная Таврия. ст. Каховка

Майор морской пехоты Сергей Рагуленко

Облака немного рассеялись, но на небе нет никакой луны, что очень приятно. Прямо перед нами – станция Каховка. Та самая, которая «родная винтовка» [1] . Ночь абсолютно безлунная, в разрывах облаков проглядывают звезды.

1

Имеет место отсыл к начальной строчке стихотворения Михаила Светлова «Песня о Каховке»:

Каховка, Каховка – родная винтовка —Горячая пуля, лети!Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —Этапы большого пути.

Станция битком забита составами. Сейчас там разгружается второй эшелон кампфгруппы. Они еще не знают о той катастрофе, что постигла их генерала, и спешно сгружают с платформ артиллерию и машины.

Станция ярко освещена электрическим светом и заполнена суетящимися солдатами. У нескольких эшелонов на запасных путях не видно суеты, только лениво прогуливаются патрули с собаками. Вот разгадка того, почему наша авиация еще не разнесла станцию вместе с немцами вдребезги и пополам, несмотря на все нарушения светомаскировки. В эшелонах несколько тысяч пленных, наших пленных. Кулаки сжимаются, и в глазах темнеет. Разведка уже провела экспресс-допрос пленного генерала и доложила, что это была его идея с пленными.

Рассматриваем станцию в бинокли. Вот она, Каховка – осталось только пойти и взять ее. Есть еще одна идея, но это потом, когда возьмем станцию. Разделяем батальоны. Я пойду по дороге от Чаплинки, а Франк отрежет немцев от Днепра. Весь расчет на внезапность и дерзость. На головные машины обоих батальонов натягиваем трофейные красные «фартуки» со свастикой. Ребята надевают немецкие каски, а белые маскхалаты и так у всех одинаковы. Ну вот, вроде маскарад и готов. В первую минуту примут за своих, а потом все пофиг! Отыграемся за их «Бранденбург».

Команда «Вперед!». Гремящая и лязгающая колонна приближается к шлагбауму на КПП. Высовываюсь по пояс из командирского люка, демонстрируя всем мужество и лихость. Тут уместно вспомнить еще одно мое «погоняло» – «герр гауптман». Сейчас, конечно, так не шутят, но все же имидж пригодился. Придерживая винтовку, навстречу нам выбежал молоденький солдатик. Может, спросить чего хотел? Стреляю ему из ПМ в голову.

Понеслась! Броня сносит шлагбаум. Кандауров, мой наводчик, разворачивает башню и дает очередь из 30-мм по охранной вышке. Летят обломки досок. Соскальзываю внутрь машины. Высшая дурь – схлопотать шальную пулю или осколок – для этого много ума не надо.

На станции поднимается паника. Немцы бегают как наскипидаренные, слышны истерические вопли: «Алярм! Алярм! Алярм! Руссише панцер!». На подъездные пути вламывается десяток БМП и, ведя огонь, проходят станцию из конца в конец, сметая все на своем пути. Неожиданно гаснет свет, но нам с нашими ПНВ так даже лучше. Сонное царство на зенитных батареях, прикрывающих станцию, уже проснулось. Двадцатимиллиметровые «Флаки» пытаются открыть огонь, но снаряды 100-мм пушек БМП разбрасывают их словно игрушечные. От уцелевших орудий перепуганные расчеты прыскают в темную степь подобно зайцам. Мы их не ловим – пусть побудут там до утра. Мечущихся между путями солдат и офицеров расстреливаем из пулеметов и давим гусеницами. Пехотинцев среди них не особо много, в основном это артиллеристы и тыловики. Кто-то поднимает руки, кто-то пытается залезть под вагоны. Но сегодня нам не до пленных. Морпехи, наступающие вслед за нашими БМП, жестко зачищают станцию.

Внезапно со стороны Днепра тоже начинается стрельба. Как раненая корова кричит простреленный навылет паровоз. Пытавшийся сбежать эшелон застрял на выходной стрелке. Что-то ярко горит у водокачки, выбрасывая в небо багровые отблески… Сутолока ночного боя бессмысленна и беспорядочна. И только наши приборы ночного видения, да надежная связь, вносят в бой некое подобие порядка.

Станция нами захвачена. Захвачена за счет дерзости, неожиданности и превосходства в огневой мощи. Ну и дозированного нахальства. Осталось лишь подавить оставшиеся очаги сопротивления и подсчитать трофеи. В здании вокзала наши новички сначала забросали немцев гранатами, а потом сошлись с ними в рукопашную.

Выпрыгиваю из люка БМП; внутри здания слышен жуткий мат и звуки ударов. Внезапно одно из окон вылетает вместе с рамой на улицу, и в снег вниз головой втыкается жирный оберст. Да, не обижен силушкой тот, кто сумел вышвырнуть в окно такую тушу… В здании вдруг все затихло – очевидно, русская народная забава «стенка на стенку» закончилась вместе с немцами. Лишь бы наши там не сильно пострадали, ведь операция только началась, и лишние потери нам ни к чему. Ведь их же учили, как нужно зачищать объект с наименьшими хлопотами и наибольшими потерями для противника. Тем более что противник у них – тыловые крысы, с которыми вообще можно было справиться одной левой. Ладно, оставим разбор полетов на потом, сейчас нас ждут другие дела.

– Старший лейтенант Борисов, за мной!

Вместе со взводом разведчиков быстрым шагом, почти бегом, направляемся в сторону теплушек, на боках которых намалеваны крупные белые буквы «RUS». Во тьме мечутся круги света от ручных фонарей.

Борисов передает свою неразлучную «светку» бойцу, подбирает с земли брошенный кем-то немецкий «кар-98» и со всей дури бьет прикладом по замку. Жалобно звякнув, замок улетает куда-то во тьму, створка вагонной двери отъезжает в сторону, и в темном проеме появляются белые лица пленных. Они смущены и испуганы. Ведь внешне мы мало похожи на обычных бойцов Красной Армии – слишком уж хорошо обмундированы и обильно вооружены. У половины к тому же трофейное оружие. Кроме того, в интересах политической целесообразности товарищ Сталин настоял, чтобы нашим морпехам вернули погоны. Но в тоже время знаки различия на петлицах тоже никто не отменял. Так что я теперь дважды майор – две «шпалы» в петлицах и по одной большой звездочке защитного цвета на погонах. Сделано, что называется, для введения в заблуждения «японской разведки». Чем больше разной информации, противоречащей друг другу, получат орлы адмирала Канариса и прочие МИ-6, тем труднее будет из этого сумбура выудить зерно истины. А тот, кто случайно это сделает, решит, что это грубая дезинформация.

Я киваю, и Борисов командует:

– Товарищи, командиры и бойцы, выходите наружу по одному. Стройтесь у вагона…

Наверное, ему хочется броситься к этим людям, обнять их, сказать, что они свободны… Но мы успели переговорить с ним в пути и намекнули, что среди пленных могут быть предатели и прочие морально неустойчивые личности. Посмотрим, кто и как отреагирует на наши погоны.

Люди по одному спрыгивали на насыпь и строились вдоль вагона. У большинства шинели и ватники были без ремней, но оказались и такие, кто был одет в одни гимнастерки – по всей видимости, в плен они попали еще ранней осенью. Все пленные давно не мыты и истощены до крайности. Удивительного в этом мало – ведь плен далеко не курорт. Наверное, они не захотят попадать в неволю во второй раз.