Встречный ветер. Повести
Шрифт:
— Мне бы оружие какое! — дернув за рукав Сороку, сказал Магницкий. Топор мой Петро забрал.
— Нема оружия. Вот берите ракетницу, — ответил Сорока и стал догонять Бражникова.
Пограничники вместе с лесорубами устремились в лесную чащу. Группа конников под командованием заместителя политрука Стебайлова заняла просеки. Участок леса, где спрятались нарушители, скоро был окружен плотным полукольцом. Когда пограничники стали приближаться к бандитам, те открыли стрельбу. Начальник заставы приказал огнем ручных пулеметов, автоматов и винтовок прижимать врагов к широкому полю, а на опушке леса посадил засады. Через некоторое время нашли одного раненого нарушителя и трех убитых. Раненый показал, что от группы
Иван Магницкий бесшумно двигался неподалеку от Сороки и неожиданно увидел бандита в пяти шагах от себя. Это, видимо, был главарь банды. Спрятавшись между двумя толстыми елями, он целился в Сороку, который шел прямо на него, так как из-за кустов не мог видеть врага.
Если бы Иван Магницкий растерялся и выстрелил из своего большущего ракетного пистолета секундой позже, то не пригодился бы Игнату Максимовичу лежащий в кармане рапорт с резолюцией… Магницкий выстрелил — и весь ракетный заряд угодил бандиту в щеку, разворотив всю скулу. Враг выронил пистолет, и Сорока с Магницким спокойно скрутили ему руки.
Разбирая в канцелярии карты и документы задержанных, Усов диктовал Стебайлову:
— Карт западных районов двадцать три листа…
Обращаясь к сидевшему в углу с перевязанной щекой горбоносому, начальник заставы спросил:
— Олифсон?
— Моя фамилия не Олифсон!… — вздрогнув, ответил горбоносый. — Вы ошибаетесь, товарищ начальник.
— Во-первых, я вам не товарищ, а во-вторых, вы не Дорофеев, а Олифсон. Бросьте валять дурака. Я знаю, что еще в марте этого года вы ремонтировали в Чикаго часы в мастерской Бауера.
— Я никогда не был в Чикаго…
— Как же тогда ваши часы No 58640 попали туда без владельца? Может быть, квитанцию вам прислали на имя Бена Олифсона воздушной почтой?… Вместе с этой квитанцией у вас оказались в сумке десять тысяч американских долларов, карты Японии, Дальнего Востока, Кореи и Маньчжурии. Ну, зачем же нужны фашистскому разведчику карты Японии и Маньчжурии? Ведь у Гитлера с ними одна ось!… Видимо, не знает фашистская разведка, которая вас послала, кто вы такой есть на самом деле. Но мы вернем вас обратно к фашистам.
— Не делайте этого! Я все скажу! Да, я действительно Олифсон, из Америки! — злобно озираясь, выкрикнул шпион.
— Ну, вот давно бы так! Товарищ Бражников, уведите задержанного, приказал Усов и, отвернувшись, закурил папироску.
Вся предвоенная зима сопровождалась на границе частыми провокациями, вооруженными бандитскими налетами со стороны гитлеровцев. Фашистская разведка пыталась засылать на советскую землю шпионов и диверсантов. Не дремали и другие империалистические разведки. Американские и английские шпионы, находившиеся в Германии, вербовались в фашистские разведывательные органы, для того чтобы проникнуть на территорию Советской страны. Они считали, что это самый верный способ. Вооруженные силы гитлеровской Германии, переправляя своих агентов, всюду натыкались на наряды наших пограничников. Это раздражало и ожесточало фашистов. Они стали прибегать к открытым провокациям, перебрасывая своих шпионов с боем, сваливая за это ответственность на националистические бандитские организации.
События, происходившие на границе в течение предвоенной зимы, заставляли наших командиров о многом думать. Лейтенант Усов и политрук Шарипов иногда подолгу сидели в канцелярии заставы, обдумывая каждый
— Усиление разведки — это верный признак подготовки к войне, задумчиво говорил Виктор Михайлович. — Да, и обрати внимание, Александр, почти все задержанные нами за последнее время нарушители границы — матерые фашистские шпионы и военные разведчики. Раньше шли беженцы из Польши, а теперь только одни акулы попадаются. Это неспроста…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С того времени как Галина вышла замуж и уехала в Гродно, прошло больше полугода. Однажды вечером к Франчишке Игнатьевне пришла Ганна Седлецкая. Присев на скамью, она сказала:
— У нас мама заболела.
— Слегла все-таки? Я давно ей говорила, что надо поберечь себя, быстро откликнулась Франчишка Игнатьевна. Она не раз пробовала заговорить со Стасей о ее младшей дочери, передать некоторые приятные новости о Галине. Но Стася Седлецкая, не удостаивая соседку ответом, гордо отворачивалась и, наклонив голову, молча отходила от нее.
— Мама по ночам плачет и совсем мало спит. Второй день как слегла, ничего не кушает и все время молчит. Папа тоже все вздыхает. Не знаю, тетя Франчишка, что мне делать?
— Что тут можно поделать? — Франчишка Игнатьевна подбоченилась и в раздумье пожала своими узкими плечиками. — Ничего не поделаешь. Галину назад вернуть нельзя, и я вам скажу по секрету, что Галиночка в городе так живет, дай бог, чтоб другие так жили. Башмаки у нее… так это башмаки; платье каждый день новое и такое, как у польской королевы на картинках!
— Да откуда вы это знаете, тетя Франчишка? Вы же не были в Гродно! Да и мы ничего не знаем — мама порвала, не прочитав, письмо от нее.
— Как же мне не знать? — обиженно заговорила Франчишка Игнатьевна. Как будто я не бываю на заставе и чужой там человек! Как будто туда не приезжают из Гродно всякие начальники, как будто они ховаются от Франчишки и не беседуют с нею! Да сколько раз я самого главного начальника молочком поила и благодарности получала! А разве Клавдия Федоровна не бывает в Гродно и не заезжает к Галине и не рассказывает потом новости! Да жена того комиссара, товарища Шарипова, родную матку так не любила, как любит Франчишку Игнатьевну… Галина ваша здесь гусят пасла, и они ей голяшки щипали, а там она офицерская жена! Каждый день в театры ходит или на автомобиле ездит, на этих самых роялях бренчать учится и поет! А поет она, ты сама знаешь, не хуже пани Гурской… А вы мне говорите! Ваша мама, я знаю, чем больна. Гордостью своей! Чтоб гордиться — не надо в бархат рядиться; чтобы барыней быть — надо барина родить, так говорили старые люди. Что этот русский офицер, Костя, не достоин быть зятем Стаси Седлецкой? Взять да стряхнуть с нее эту барскую спесь, она и выздоровеет.
Ганна и сама понимала, что мать всерьез не больна, просто она страдала тоской по дочери и раскаянием за свой безрассудный поступок, который толкнул тогда Галину на такой решительный шаг. Ганна видела, что матери хотелось, чтобы Галина приехала и сделала шаг к примирению.
— Ты, Ганночка, сама знаешь, что после Галиночки мне любить, кроме тебя, некого, может, только ребятишек с заставы, так они совсем малюсенькие и их все любят, — продолжала Франчишка Игнатьевна. — Так я тебе скажу, как можно вылечить твою мать. Ей надо свою панскую амбицию завязать в тряпочку и помириться с зятем. Он — советский офицер и имеет свою гордость. Это понимать надо. Вам надо гордиться таким зятем, а не отворачиваться от него.