Встретимся в полночь
Шрифт:
– Мне нужно было рассказать вам. Когда решение было принято, мне показалось, что самая важная вещь, которую мне следует сделать, – это заставить вас понять. – Стянув перчатку, он поднес руку к ее щеке. Нежно погладил, и Джулия зажмурилась. – Странно, почему это показалось мне таким важным. Иногда, когда я рядом с вами, я сам себя не понимаю.
Наклонившись вперед, Рафаэль легко коснулся губами ее гладкого лба. Ноздри его наполнил ее запах. Он чуть не обезумел от этого, от желания впитать в себя чувственную, вызывающую воспоминания смесь какой-то пряности и жасмина.
– Вы стали очень важны для меня,
Ее напряжение исчезло, тело стало гибким, податливым, оно легко соприкасалось с его телом. Его рука скользнула вверх, к ее затылку, обхватила его и закинула ее голову назад, чтобы он мог смотреть ей в лицо.
Больше она не старалась высвободиться. Словно зачарованная, Джулия смотрела на него с тревогой и ожиданием.
От волнения голова у Рафаэля пошла кругом.
– Мое чувство к вам непростое. И оно непозволительное. Но… – Рафаэль заморгал, стараясь сосредоточиться. Он забыл, что хотел сказать. Этот взгляд околдовал его. Эти губы манили, лишая способности думать. Мягкий контур ее грудей, плотно прижатых к его груди, сбивал его с толку.
Проклятый расчетливый голос на задах сознания заговорил, предупреждая, что результат будет куда более серьезным, если он оставит ее теперь. Оставит ее, охваченную желанием, страдающую, каким он был все эти дни. Пусть она мучится так, как заставила помучиться его. Если он отодвинется до того, как коснется ее губ, это ее уничтожит.
Это было верным аргументом, вот только он не мог устоять. Ни один мужчина не смог бы.
Рафаэль поцеловал ее.
За мгновение до того, как губы их встретились, Джулия ощутила в груди вспышку панического страха. Если бы Рафаэль колебался еще мгновение, если бы его губы не встретились с ее губами именно сейчас, она нашла бы способ убежать.
А может, и нет. Почему она должна убегать, когда ей меньше всего хочется этого? Все ее существо устремилось вперед, желая узнать, как ощущается поцелуй Рафаэля Жискара.
Поцелуй этот не был ласковым. Он был страстным. И было в нем что-то отчаянное и требовательное. Едва они коснулись друг друга, как дыхание у нее стеснилось. По телу побежал трепет в одном ритме с биением сердца. Последние остатки здравого смысла покинули ее.
Его губы, точно играя, скользили по ее губам, и от этого у Джулии захватывало дух, и она неслась сломя голову на волне безрассудного чувства.
Саймон никогда не целовал ее так.
Потом язык Рафаэля коснулся ее нижней губы, приоткрывая ей рот. Это до такой степени взволновало Джулию, что она ни на мгновение не подумала остановить его. Покорившись, она немедленно оказалась во власти его неистового языка, который прикасался, пробовал, исследовал ее рот. Он тихо застонал, крепче притянул ее к себе, так что ее бедра вжались в твердые мускулы его бедер.
Саймон никогда не делал ничего подобного.
Его язык проник глубже, обвился вокруг ее языка, ударяя по нему в каком-то примитивном ритме, от которого кончики ее грудей заныли и отвердели. Колени у нее подогнулись, и она приникла к нему, чтобы не упасть. Оба дышали с трудом, громко; его рот поглотил ее рот. Джулия издала тихий звук, нечто вроде писка, и крепко обхватила руками, сжатыми в кулаки, плечи Рафаэля.
Поцелуи Саймона никогда не доводили ее до такой слабости.
Саймон. Господи, что же она делает? Она вывернулась, стараясь отдышаться.
– Пожалуйста, перестаньте! Мы должны остановиться. Грудь Рафаэля вздымалась и опадала в одном ритме с ее частым дыханием, и лицо его было совсем рядом с ней. Он не отпускал ее.
– Человек чести отпустил бы вас, да? Дурак извинился бы и позволил вам ускользнуть. Но я не дурак.
Джулия попыталась отвернуться, но он не дал ей сделать это, взяв ее лицо в свои ладони. Он как будто знал, что если она избежит его зеленого взгляда, у нее появится шанс к отступлению.
– И не джентльмен, – с упреком сказала она.
– Совершенно верно. Я не джентльмен. Я не думаю ни о вас, ни о вашей репутации, ни о вашем обещании Саймону, ни обо всех диктатах этого идиотского общества, в котором мы живем. Я думаю только о себе, о том, чего хочу я. Вы слышите, что я вам говорю?
– Вы меня пугаете…
– О, вы совершенно правы, что испугались.
– Отпустите меня. Это нехорошо, это безумие. Вы должны жениться на Кэтрин, а я дала слово Саймону.
– Вы принадлежите мне так, как никогда не будете принадлежать ему. – Рафаэль сделал непристойное движение бедрами, и что-то твердое и горячее прижалось к низу ее живота. Его дыхание омывало ее лицо. – Или вы думаете, что я стану скрывать, что я вас хочу? Посмотрите на меня, Джулия. В глаза, прямо в глаза. Интересно, что вы там видите? Плод вашего воображения, каким бы вы хотели меня видеть, или реального человека, грешного и несовершенного? Я хочу, чтобы вы раз и навсегда узнали правду. Я показываю вам, какой я есть на самом деле.
Джулия открыла рот, чтобы ответить, но не успела ничего сказать, потому что в тот же момент его губы накрыли ее рот. Он наклонил ее назад на своих руках, изогнув так, что ее груди выпятились вперед, как бы оказавшись выставленными на его обозрение. Рафаэль оторвал губы от ее рта и проложил ими огненную дорожку вниз по ее шее. Джулия задрожала, и змейки наслаждения скользнули по ее телу, сделав ее кожу необычайно чувствительной. Его руки двинулись вверх от ее талии. Медленно, убийственно легкими прикосновениями, он провел пальцем по ее груди, потом каждой ладонью обхватил выступающую округлость и прижался щекой к ложбинке между ними.
Раздавленная мучительной раздвоенностью, Джулия сжала зубы. Рассудок кричал «Нет!» – но тело отказывалось ей повиноваться.
– Я не изображаю из себя нежного, Джулия.
Его палец потер ее ноющий сосок, и она всхлипнула, пронзенная наслаждением. Она положила ладони на его грудь, намереваясь оттолкнуть, но вместо этого схватилась за его крепкие плечи. Ее обдало горячим жаром, лишая сил противиться.
– И я не изображаю хорошего. – Он коснулся языком ложбинки между ее грудями.
– Прошу вас, – убитым голосом прошептала она. – Не поступайте так со мной. Господи, мы ведь в общественном месте. Что я вам сделала, за что вы меня так унижаете?