Вступление в будни
Шрифт:
Николаус лежал в траве, когда ребята свернули на тропинку. Трава была желтой, жесткой и больше не пахла. Николаус перевернулся на живот и с любопытством, тщательно сорвал фиолетово-красный луговой цветок. Он увидел приближающихся пятерых членов бригады
Впереди шли Рольф с Рехой, он махал, ухмылялся и напряженно шевелил губами, но Николаус не мог разобрать слов на расстоянии нескольких метров. За ними следовали жизнерадостный маленький Клаус в пестрой рубашке без рукавов – странное пасхальное яйцо на ножках – и Шах в своих узких черных брюках, и Николаус, увидев эту неравную пару на фоне красного вечернего неба, мимолетно вспомнил изображения Дон Кихота и Санчо Пансы. Последним шел Эрвин, его лицо было счастливым и не совсем чистым, а на верхней губе все еще темнела полоска грязи, напоминающая усики. Другие впервые за все время работы в бригаде пригласили его провести с ними вечер, они также позвонили в общежитие и попросили отпустить его на пару часов.
Николаус нехотя приподнялся. Он только скользнул взглядом по Рехе и проворчал:
– Чего пришли?
Они приветствовали его шумно и с преувеличенной торжественностью, Шах сказал:
– Добрый вечер, великий мастер!
Рольф приглашающе указал на дверь в барак, но Николаус остался стоять посреди дороги с мрачным видом, сцепив пальцы за спиной. Он ждал только Реху, а Рольф привел к нему в дом почти всю бригаду – он был одновременно разочарован и обрадован. Клаус сказал:
–
– Здесь нет никакой выставки, – смущенно отозвался Николаус и подумал: «Теперь они знают, что я рисую, и будут смеяться над моими картинами, и, боже мой, все это совсем никуда не годится, небрежные, бездарные каракули…»
– Ребята, это не шутки, – сказал с упреком Рольф и схватил Николауса за локоть. – Дай пройти, Голем.
Все они вошли в барак, обходя Николауса, и он последовал за ними.
Они сели на кровати, повернули головы в сторону гравюр на дереве мазером и пейзажей Ван Гога, и Эрвин снова встал, постучал по «Голубой телеге» и сказал:
– Мне нравится вот эта.
– Эрвин, не тыкай пальцем, – попросил Николаус. Он прислонился к шкафу, нервный, охваченный паническим настроением, когда Рольф положил листы на стол.
Клаус покосился на листы, став более молчаливым; возможно, его уже захватила атмосфера этой комнаты, стены которой, увешанные картинами, так мало напоминали другие комнаты в бараках.
– Масса искусства, – неуверенно пошутил он. – Но нет уксуса и масла?
– А как насчет заката в Альпах в золотой раме, болван? – спросил Шах.
Реха все время молчала. Она сидела очень прямо на своем стуле, по-детски сложив руки на коленях, и иногда из-под полуопущенных ресниц поглядывала на Николауса, который, казалось, не обращал на нее внимания. Она подумала: «Надеюсь, он умеет рисовать. Было бы ужасно, если бы вдруг выяснилось, что он просто неравнодушен к искусству, а окружающие пожимали плечами или смеялись над ним».
Конец ознакомительного фрагмента.