Вступление в должность
Шрифт:
— Поедешь, поедешь!.. Васин тебя бросит, деньги сам заберет, ты сам назад поедешь, — отвечала ей Саша Ивановна и тоже махала руками.
— Зачем он меня бросит? Он меня любит!
— Как ты знаешь, что любит? Он тебя не любит! Он тебе красивый манатка купить жалеет. Пашка купить жалеет! Пашка старый телогрейка ходит! Я свои дочка красивый манатка посилка посилаю!
— Зачем Пашке покупать? Пашка свой муж есть, Володька! Пускай Володька покупает! Он уже много покупал: пальто красивый
— Поедешь!.. А потом один сюда назад поедешь!..
Любушка и корреспондент посмеивались, слушая столь напористую перебранку женщин. Впрочем, это была даже не перебранка, так как обе женщины, хотя и размахивали энергично руками, говоря все это, но широко улыбались друг дружке, в голосе их не слышалось никакой злости. Никитов тоже смеялся, глядя на женщин, от смеха в черных глазах его, круто срезанных книзу, выступили слезы.
Наверно, Саша Ивановна и Пашина мать продолжали бы и дальше в том же духе частить словами, но тут сынишка Никитовых громко крякнул, хлопнул себя рукой по животу и шумно сообщил:
— Ох, наработался крепко!.. Чай напился!..
— Теперь погуляй, Егор, — погладил его по смоляной голове Никитов.
— Теперь гуляй, Егор, — эхом отозвалась Саша Ивановна и тоже погладила сына шершавой рукой по черным волосенкам.
— К дяде пойду, — серьезно заявил мальчик, показав рукой на корреспондента. И, пыхтя, стал перебираться к нему.
— Садись, дружок, садись. — Корреспондент усадил его между собой и Любушкой, сказал ему: — Ну, познакомься с тетей, скажи ей, как тебя зовут.
— Егол Еголович, — громко ответил мальчик, лукаво стрельнув раскосыми глазенками.
— Ох ты, какой молодец, Егор Егорович. — Любушка потрепала его по жесткой голове.
— Он у нас молодец, — сказал Никитов.
— Он молодец, всегда молодец! — закивала Саша Ивановна. — Почитай тетя Люба книжка.
— Почитай, Егор, тете книжку, — поддержал жену Никитов. Он потянулся в угол палатки, где лежала на одеялах стопка журналов, взял «Веселые картинки», передал сыну.
Мальчик раскрыл журнал и, тыча пальцем в картинки, стал бодро сообщать:
— Это — дом-м!.. Это — гриб-б!.. Это — со-пак-ка!..
Саша Ивановна и Егор Никитов-старший довольно кивали, не сводя глаз с мальчика. Не приходилось сомневаться, что оба они без ума любят своего сынишку. И все-таки трудно было поверить, что эта щупленькая женщина с коричневым лицом, сморщенным, как кора старого дерева, не бабка или прабабка, а родная мать мальчика. Любушке вспомнились Олины слова о том, что Егор родился случайно, когда Саше Ивановне было уже пятьдесят пять лет. А если женщине уже пятьдесят пять, говорила Оля, как она может думать, что
— Это — сон-ц-це!.. Это саяц-ц!.. — продолжал мальчик.
— Постой, Егор Егорович, постой, — остановила его Любушка. — Это не заяц. Ну-ка, посмотри хорошенько, кто это?
Мальчик прищурился на картинку, приклонился ближе к журналу, засопел и строго сказал:
— Это — саяц-ц!
— Нет, это кошка, — объяснила ему Любушка. — Видишь, она молоко из блюдца пьет?
— Это саяц-ц! — рассердился вдруг мальчик.
— Да нет же, кошка, — засмеялась Любушка. — Вот здесь написано: «Мя-у, мя-у», А разве зайцы мяукают?
— Нет, саяц-ц! — упрямо повторил мальчик и шлепнул рукой по картинке, как бы в доказательство того, что он прав.
— Заяц, заяц, Егор, — поспешил успокоить его Никитов и пояснил Любушке: — Он кошку никогда не видел.
— Он не видел, он не видел! — немедленно подтвердила Саша Ивановна.
— Не видел? — удивилась Любушка. — Но ведь в поселке полно кошек.
— Он поселок еще не видел, мы его не возили, — сказал ей Никитов.
— Он не видел, мы не возили!.. — закивала Саша Ивановна.
— Разве у вас нет там квартиры? — спросила Любушка, помня о пустовавших домах, в одном из которых ей привелось жить.
— Почему, квартира есть, — ответил Никитов.
А Саша Ивановна, не поддакнув ему на сей раз, скороговоркой зачастила:
— Зачем нам квартир? Как буду там жить, когда муж здесь? Кто печка топить будет, кушать делать? Муж дежурство пришел — палатка холодно, кушать нет. Зачем нам далеко квартир?
Егору-младшему надоело демонстрировать свои познания в картинках, он натянул валенки и перебрался к лежавшим у порога олешкам, принялся гладить их, почесывать за ушами. Олешки смирно лежали, позволяя мальчику забавляться с ними.
Пашиной матери, видно, тоже надоело сидеть. Она начала перемешаться по одеялам к краю постели, где стояли ее валенки. Увидев, что она собирается уходить. Любушка сказала ей насчет заказов к открыла тетрадь, готовясь записывать.
— Васин придет, тогда скажет, — ответила Пашина мать. — Он хозяин, пускай скажет.
— Сама почему не скажешь, сама почему боишься? — спросила Саша Ивановна и дробненько засмеялась, замахала руками, — Так он тебя любит?
— Сама тоже могу, — ответила Пашина мать. — Один ящик тушенка-мясо пиши, два ящика галета, десять пачка чай, один ящик сахар.
— И все? — записав, спросила Любушка.
— Больше нам не надо.
— А что вы на будущий год из газет и журналов выписываете?
— Нам не надо, отпуск делать поедем. Отпуск целый год будет, зачем нам почта? — ответила Пашина мать и выскользнула из палатки.