Вся королевская рать
Шрифт:
– Это правда?
– Он желает знать, правда ли это, – объявила Сэди, молитвенно воздев глаза к потолку. – О господи!
– Это правда? – спросил он меня.
– Не знаю, ходят такие слухи.
Ну, это попало под вздох. Его лицо скривилось, словно он старался что-то произнести или хотел заплакать. Но он не сделал ни того, ни другого. Он протянул руку к столу, взял бутылку, налил себе порцию, которая свалила бы быка, и залпом выпил.
– Эй, – сказал я, – полегче с этим делом, ты ведь не привык.
– Мало ли к чему он не привык, –
– Оставьте его в покое, – сказал я.
Но Сэди не замечала меня. Она наклонилась к нему и медовым голосом спросила:
– Правда, Вилли?
Он взял бутылку и повторил операцию.
– Говори, – потребовала Сэди.
– Раньше – да, – ответил он, глядя на нее снизу, из-под спутанного чуба, наливаясь кровью и шумно дыша. – Раньше – да, теперь – нет.
– Что нет? – спросила Сэди.
– Не привык к этой мысли.
– Ты лучше привыкай к ней. – Сэди захохотала и подтолкнула к нему бутылку.
Он взял ее, налил, выпил, медленно опустил стакан и ответил:
– Нет, не буду. Лучше мне не привыкать.
Она снова разразилась надсадным смехом и, вдруг оборвав его, передразнила:
– Слышали, лучше ему не привыкать. О господи!
И опять захохотала.
Он сидел вялый, но не прислоняясь к спинке; пот выступал у него на лице и сбегал к подбородку блестящими капельками. Он сидел, не чувствуя, что потеет, не утираясь, и смотрел в ее разинутый рот.
Вдруг он вскочил. Я подумал, что он сейчас набросится на Сэди. Она и сама так подумала, потому что смех оборвался. На самой середине арии. Но он не набросился. Он даже не смотрел на нее. Он обвел взглядом комнату и вытянул руки перед собой, словно собираясь кого-то схватить.
– Я убью их, – сказал он. – Убью!
– Сядь, – сказала она и ткнула его в грудь.
Ноги его уже сильно обмякли, и он упал. Прямо в кресло.
– Я убью их! – сказал он, потея.
– Ни черта ты не сделаешь, – объявила она. – Ты не будешь губернатором, ты ни гроша за это не получишь, ты никого не убьешь. И знаешь почему?
– Я убью их! – сказал он.
– Я объясню тебе почему, – сказала она, наклоняясь к нему. – Потому что ты размазня. Рохля, маменькин сынок, которого кормят с ложечки, которому вытирают сопли, ты…
Я встал.
– Я не знаю, в какие игры вы играете, – сказал я, – и не желаю знать. Но смотреть на вас мне противно.
Она даже головы не повернула. Я вышел из номера, и последнее, что я услышал, – это голос Сэди, пытавшейся уточнить, к какого рода растяпам принадлежит Вилли. Я решил, что так, сразу, этого не сделаешь.
В ту ночь я основательно ознакомился с Антоном. Я смотрел на людей, выходивших с последнего сеанса во Дворце кино, любовался воротами кладбища и зданием школы при лунном свете, стоял на мосту и, перевесившись через перила, плевал в речку. На это ушло часа два. Затем я вернулся в гостиницу.
Когда я открыл свою дверь, Сэди сидела в кресле
Сначала я подумал, что Вилли нет. Затем я увидел готовый продукт.
Он лежал на моей кровати.
Я вошел и прикрыл дверь.
– Кажется, все успокоилось, – отметил я.
– Да.
Я подошел к кровати и осмотрел останки. Они лежали на спине. Пиджак сбился под мышками, руки были благочестиво сложены на груди, как в реалистическом надгробье, рубашка вылезла из-под пояса, две нижние пуговицы на ней расстегнулись, оголив треугольную полоску слегка вздутого живота – белого, с жесткими черными волосиками. Рот был полуоткрыт, и нижняя губа вяло колыхалась в такт мерным выдохам. Очень красиво.
– Он немного побушевал, – объяснила Сэди. – Рассказывал, что он собирается делать. О, его ждут большие дела. Он будет президентом. Он будет убивать людей голыми руками. Господи! – Она затянулась сигаретой, выдохнула дым и яростно замахала правой рукой, отгоняя его от лица. – Но я его утихомирила, – сообщила она с угрюмым и каким-то даже стародевичьим удовлетворением, которое пристало бы скорее вашей двоюродной бабке.
– Он поедет на митинг? – спросил я.
– А я почем знаю, – огрызнулась Сэди. – Станет он тратить порох на такие мелочи, как митинг. О, это птица высокого полета. – Сэди затянулась и повторила все манипуляции с дымом. – Но я его утихомирила.
– Похоже, что вы его просто оглушили, – заметил я.
– Нет, – сказала она. – Но я ему дала по мозгам. Втолковала ему, какой он растяпа. И тут он у меня живо утихомирился.
– Сейчас он тихий, это факт, – сказал я и подошел к столу.
– Он не сразу стал таким тихим. Но достаточно тихим, чтобы сидеть в кресле и искать утешения в бутылке. И бубнить про какую-то паршивую Люси, которой надо сообщить эти новости.
– Это его жена, – сказал я.
– А говорил он так, будто она его мамочка и будет вытирать ему носик. Потом он заявил, что идет к себе в номер писать ей письмо. Но, – сказала она, оглянувшись на кровать, – он туда не добрался. Он дошел до средины комнаты и свернул к кровати.
Она встала, подошла к Вилли и наклонилась над ним.
– А Дафи знает? – спросил я.
– Плевать я хотела на Дафи, – ответила она.
Я тоже подошел к кровати.
– Придется его оставить здесь, – сказал я. – Пойду спать в его номер. Я нагнулся и стал шарить у него в карманах, ища ключ от номера. Найдя его, я вынул из чемодана зубную щетку и пижаму.
Сэди все еще стояла возле кровати. Она обернулась ко мне:
– Мог бы по крайней мере снять с него туфли.
Я положил свои вещи на кровать и снял с него туфли. Потом забрал пижаму и щетку и направился к столу, чтобы выключить свет. Сэди по-прежнему стояла у кровати.