Вся правда о Футтауне, штат Нью-Йорк
Шрифт:
– Это весь твой багаж? – спросила Бекка, разглядывая мою сумку.
– Да.
– Да ты путешествуешь налегке! Ну что, поедем? – она немного развернулась, направив открытую ладонь в сторону припаркованного неподалеку автомобиля – красного пикапа, по лакированному кузову которого сползали наискосок неторопливые прозрачные улитки.
– Да, – сказал я, – конечно.
Мы сели в автомобиль, дождавшись, когда я пристегну ремень, Бекка запустила двигатель.
Вскоре Футтаун растворился сзади – крохотный провинциальный городок с аккуратными домами, словно вырезанными из цветного картона. Впереди показались горы, укутанные в зеленый лес, почти сплошной, только изредка к дороге подбирались территории частных дворов и сельскохозяйственных угодий. Лес был сказочен и жив. В ветвях деревьев перелетали необычные, невиданные мной птицы, на опушках встречались табунки косуль – они паслись недалеко от трассы, ничуть не пугаясь шума автомобилей, проносящихся на большой скорости мимо.
– У вас чудесная природа, – сказал я.
Бекка легко засмеялась, как будто шутке. То ли я ляпнул что-то не то, то ли она меня не поняла – не знаю. С хайвея свернули где-то через четверть часа, метров двести прокатились по грунтовке. Остановились. Бекка вышла, и я счел нужным последовать ее примеру.
– Добро пожаловать в лагерь «Склон Кэсинга»! – отчеканила она приветствие, начертанное на щите, укрепленном рядом с дорогой. Обвела счастливым взором окрестность и глубоко вдохнула, так, будто тысячу лет не бывала в этих местах.
Вот я и достиг цели. В воздухе почему-то пахло навозом.
Впереди, на холме, высился дом, слева и справа от него тянулись полосы лиственного леса. На покатой, открытой местности посреди ровно остриженной травы, были расставлены однотипные коричневые домики с синими крышами. Бросилось в глаза, что они возведены не на фундаментах, а на деревянных сваях, и несколько возвышаются над землей. Тут же взгляд выхватил еще более поразительную картину – загон, в котором прогуливались страусы. Страусы в детском лагере – вот это да! Черные, длинношеие, они грациозно вышагивали вдоль забора. Вдруг из левого перелеска выехала необычная машинка цвета хаки.
– Эй, ребята! – закричала Бекка в ее сторону и начала семафорить руками.
Машинка свернула с курса и довольно резво покатилась в нашу сторону.
– Это Спенсер, – Бекка показала на бугая, сидевшего за рулем. Из-под туго натянутой перевернутой бейсболки выбивались черные завитки. На широком сосредоточенном лице хмурились хвойные брови. – Он из Канады. А это Робби, – представила Бекка пассажира, головной убор которому заменяла копна длинных рыжих волос – спутавшаяся обмотка соленоида, не иначе. – Не волнуйся, если не будешь понимать его первое время, мы и сами не понимаем половины того, что он говорит: Робби – шотландец.
Робби что-то протестно заверещал с невообразимым фыркающе-шипящим акцентом – треск старого радиоприемника, который никак не может настроиться на нужную волну. Бекка добродушно рассмеялась:
– Я же говорю!
– Приятно познакомиться, – сказал я парням.
Оба были в водонепроницаемых штормовках и резиновых сапогах с комьями налипшей грязи, – почва была влажной, шли долгие дожди или снег сошел не так давно? Транспортное средство, в котором они находились, больше всего напоминало гольф-машину: открытая двухместная кабинка с крышей, плюс небольшой кузов. Только надпись на бортах 4х4, воинственный окрас и большие колеса с претензией на повышенную проходимость выдавали в автомобиле зверя другой породы. В России таких я не видел, вероятно, это ответ их фермеров нашему мотоциклу с коляской.
– Эти двое здесь уже неделю, – сказала Бекка, когда мы уселись обратно в пикап, – а завтра приедут девочки: Сьюзан и Хезер, они из Канады и обе уже работали у нас, Сьюзан прошлым летом, а Хезер два года тому назад.
– Должно быть, они хорошо провели здесь время, раз решили вернуться?
– О, да! Прошлым летом Хезер была вожатой в другом лагере, и на этот раз ей было из чего выбирать. Она, конечно же, выбрала «Склон Кэсинга»!
Мы припарковались перед опущенными ставнями гаражных ворот, подошли к особняку, около которого стояли еще два японских внедорожника, совсем новых. На машинах они не экономят, – подумал я, – наверное, это к лучшему, что у них водятся деньги. Взобравшись на террасу, увешанную цветущими горшками, я осмотрел дом. Стены были обшиты гладкими дощечками, уложенными внахлест, однотонно выкрашенными в светло-серый. Бекка потянула за дверь, и та, звякнув колокольчиком, отворилась.
Гостиная была просторна, но в обстановке по-прежнему чувствовался достаток. В середине зала стоял кожаный диван с уложенными на краях подушками, к дивану пододвинут деревянный стол с бронзовой статуэткой оленя и желтой вазой, в которой покоился букет засохших цветов. На придиванном столике сбоку водружалась массивная белая лампа. Вдоль стен были расставлены кресла с бордовой обивкой. Справа уходила вверх маршевая лестница с лакированными перилами. На окнах висели тюль и узкие полоски ламбрекенов вместо штор. Но внутри все равно было довольно сумрачно. Гостиная вообще имела вид необжитой, музейный, как будто здесь нечасто появлялись люди. Вот и сейчас никого не было.
Мы проследовали на кухню и там застали мистера и миссис Кларк – Джона и Марту. Марта невысокого роста, дебелая, с короткой мальчишеской прической. Джон – директор лагеря – наоборот, рослый, подтянутый, с опрятной седой бородкой и такими же седыми волосами, с частыми переборками неглубоких морщин на загорелом мужественном лице.
– Рады, что ты прибыл! – сказал Джон. – Хорошо добрался?
– Да, – ответил я.
– Хочешь поспать?
– Нет.
– Перекусить?
– Нет, спасибо.
– Хорошо. Скоро обед, поедим все вместе. Сейчас можешь оставить свои вещи и переодеться – осмотрим лагерь.
– Хорошо, – согласился я.
Бекка повела меня на второй этаж. Коридор был светлым, длинным, тихим. Я с облегчением подумал, что вот, наконец-то, мои приключения и окончились, все более-менее определилось. Мы встали у одной из дверей, Бекка приоткрыла ее и сказала:
– Здесь вы и будете жить с ребятами, пока не откроется лагерь. – И оставила меня одного, переодеться.
Крыша дома Кларков была причудливой формы, которую задавали несколько выдающихся мансард. В одной из них нас и поселили. Под косым потолком небольшой комнаты были расставлены четыре кровати, две из них заняли Спенсер и Робби, о чем недвусмысленно сообщали небрежно заправленные покрывала и сгрудившиеся под постелями кучи скомканной одежды. На дальней стене белела дверь, за которой небольшой коридорчик вел к балкону с металлической лестницей, спускающейся вниз с наружной стороны дома. Когда все лягут спать, по ней можно незаметно прокрасться на улицу и изучать этот далекий мир, пропитанный ночью. Только дверь была заперта. Может быть, поэтому рождались такие мысли?