Вся правда о Футтауне, штат Нью-Йорк
Шрифт:
Из свободных полуторок я выбрал ту, что располагалась ближе к окну. Сбросил на нее свой рюкзак, быстро переоделся и снова вышел к Бекке. В прихожей дома мы отыскали для меня оранжевый, люминесцентно-яркий дождевик, пропахший Кэсинговским воздухом, и резиновые сапоги.
Джон уже ждал снаружи. Убедившись, что я полностью экипирован, он позвал меня в очередную гольф-машину, на этот раз почти однотонную, синюю.
– У тебя есть водительское удостоверение? – спросил он, когда мы тронулись.
– Нет.
Он немного помолчал, потом сказал:
– Большинство ребят, приезжающих сюда, водят машины, но для этой, – Джон ударил ребром ладони по ободку руля, – права не нужны. Мы зовем ее рейнджер. Вы, maintenance, будете ездить на таких, и позже я расскажу тебе, как ими пользоваться – это не сложно. Всего вас будет четверо. И это будет поистине интернациональная команда! Кроме тебя в нее войдут парень из Мексики, парень из Канады и парень из Голландии – Макс, который раньше работал у нас вожатым, но теперь мы предложили ему стать начальником maintenance, и он не отказал.
Джон говорил очень медленно, явно делая скидку на то, что я из другой страны.
– А как же Спенсер с Робби? – спросил я.
– Ты их уже видел? Они не maintenance, они – вожатые, и приступят к своим обязанностям, как только появятся дети. Сейчас они участвуют в благоустройстве лагеря лишь потому, что у них была возможность приехать заранее, ведь работы так много! И поэтому мы очень рады, что ты тоже смог присоединиться к нам уже сейчас.
Рейнджер потряхивало на кочках, его высокие, пружинистые сиденья подбрасывали меня влево-вправо и вверх. По комфорту он был кабиной зилка, несущегося по колхозному полю. Джон проводил экскурсию, как это показывают в фильмах про национальные парки. Размах соответствовал, да и страусы, опять же, держали колорит. Архипелаг тесовых домиков в одной части лагеря составлял поселение мальчиков, в противоположной – девочек.
– Видишь тот дом дальше? – спросил Джон, указывая в сторону второго особняка, расположенного ближе к подножью.
– Да.
– Там живет мой сын Ллойд со своей семьей – женой Идэн и сынишкой Кодди.
– Вот как? О'кей, – понимающе кивнул я.
Мы проехали какие-то склады, гаражи для техники, здания, где размещались секции для детей. Самая большая постройка объединяла под своей зеленой крышей конюшни, мастерскую и, если я правильно понял, сеновал. Склон Кэсинга занимал огромную территорию. В лагере были бассейн, средних размеров озеро, теннисные корты, баскетбольная площадка и футбольные поля, картинг, башня для скалолазания – да еще много чего!
– У вас так много страусов, – сказал я, когда мы миновали один из загонов, – должно быть, дети их очень любят?
– О, да, – сказал Джон горделиво, – мы разводим их ради яиц. Мы продаем их в рестораны соседних городов. Я же рассказывал тебе об этом, когда мы созванивались?
– Наверное, – сказал я неуверенно. Я помнил лишь одно упоминание о местной фауне в нашем телефонном разговоре: Джон предупреждал, что «Склон Кэсинга» окружен лесом, в котором обитает множество диких животных: скунсы, койоты, однажды заходил медведь… «Ничего, ничего, – отвечал я, – я очень люблю животных», – помню, тогда я здорово повеселил Джона.
В конце осмотра он остановился у домика, на крыльце которого Робби со Спенсером перекрашивали белой краской старые деревянные кресла.
– Найдется еще одна кисточка? – спросил Джон.
– Конечно! – ответил Спенсер.
– Хорошо. Андрей, ты можешь к ним присоединиться.
– О’кей.
Я спрыгнул с рэйнджера. Взбежал на крыльцо по неожиданно хлипким ступеням. Спенсер протянул мне широкую кисть. Я взял ее, посмотрел на Джона. Он улыбнулся и кивнул. Удачи.
– Не лучшая погодка для покраски, а? – спросил я Робби, малярившего рядом.
– Пожалуй, – ответил он.
– Красите прямо поверх старой краски, не счищаете ее?
– Нет нужды.
– Понятно. Так ты из Шотландии?
– Ага.
– А из какого города?
– Из Глазго.
– Болеешь за Селтик или Рэйнджерс?
– Ни за кого не болею, не увлекаюсь футболом. А ты, стало быть, из России?
– Ну да.
– Агент КГБ?
– Конечно, – сказал я со смущенной ухмылкой.
Во время работы Спенсер и Робби все больше болтали между собой. Сначала я прислушивался к ним, но они говорили слишком быстро – все слова были размазанные, речь казалась какой-то нечленораздельной. И я сосредоточился на работе. Кисточка легко следовала движениям руки. Я ходил вокруг кресла, закрашивая новые и новые участки. Вдруг крупная капля сорвалась вниз и расплылась ярким пятном по коричневому полу. Я невольно выругался:
– Вот, черт! – и эта короткая фраза, произнесенная на русском языке, странным образом резанула слух, собственный голос показался чужим, металлическим, незнакомым. Я тут же почувствовал, что мир вокруг опять деформируется, как тогда на вокзале – очень необычное ощущение. Все вдруг стало ненастоящим, мощный поток пронес меня по коридору времени и бережно усадил на мягкий диван в знакомой старой квартире. Все, что секунду назад составляло мою действительность, стало лишь картинкой на горящем выпуклом экране телевизора.
Эффект продлился несколько секунд, и вскоре все вернулось обратно. Но трюк мне понравился, поэтому, выждав какое-то время, я чертыхнулся опять – все повторилось: одно мгновенье и ты – лишь сторонний наблюдатель своих заграничных похождений. Но на третий раз фокус не сработал, магия развеялась, да и парни стали коситься то ли с любопытством, то ли с подозрением на психическую неблагонадежность…
Оттерев пятно, я подумал, что надо быть аккуратнее впредь, и снова взялся за работу. Когда история видавшего виды кресла была переписана набело, я, спросившись у ребят, заглянул в домик.
На покрытом пылью полу валялся мусор, забытый, видимо, последней сменой: бумаги, фантики, колпачки от ручек. Помещение было устроено без излишеств, если не сказать, что с минимумом комфорта: узкие двухъярусные кровати, сколоченные, кажется, во времена первых переселенцев, матрасы в ржавых разводах, небольшие темно-зеленые стеллажи. Потолок был лишь над туалетом и душем, образуя там маленький чердак. Туалет отгораживался от жилой части простой деревянно-стружечной плитой. Оконные рамы нуждались в ремонте. В них сквозил ветер, и выгоревшие занавески мерно дышали. Шторка душевой кабины была покрыта грибком. С трудом верилось, что в таких спартанских условиях будут жить люди, тем более дети.