Вся правда о нас
Шрифт:
— Ладно. Теперь скажи вот что: если твоя Тень умрёт, ты тоже сразу умрёшь или только утратишь могущество? — прямо спросил я.
— Второе, — коротко ответил Шурф. И тихо, почти не размыкая губ, добавил: — К сожалению.
Но глупо было бы делать вид, что я не расслышал.
— Ясно, — кивнул я. — И умирать тебе потом будет непросто, да? Не на кого там опереться.
— Именно так. И ещё вопрос, останется ли от меня к тому времени хоть что-то нуждающееся в такой опоре.
— Не перегибай палку.
— Я просто говорю, как есть. Любой маг — это не столько личность, сколько непрерывный процесс трансформации силы, с
Я молчал, совершенно потрясённый его словами. Бывают вещи, о которых не задумываешься, пока кто-нибудь не произнесёт их вслух. Но, раз услышав, понимаешь, что знал это всю жизнь. По крайней мере, всегда жил так, словно знаешь. Нелепо притворяться перед собой, будто это не так.
— Если посмотреть со стороны, выходит забавная и поучительная картина, — хладнокровно сказал Шурф. — Когда-то в юности я сделал смыслом своей жизни победу воли над смертью. Всё, что случилось со мной потом — следствие этого выбора. Как бы трудно мне ни приходилось до сих пор, на самом деле, было легко, потому что смысл оставался со мной и был предельно ясен. Теперь я выяснил, что проиграл свою битву в самом начале. Следовательно, моего драгоценного смысла больше нет, а любой другой меня не устроит. Всё, что мне остаётся — научиться жить вовсе без смысла. Безупречность ради безупречности. Просто потому, что все остальные варианты оскорбляют моё чувство прекрасного.
— Погоди, — попросил я. — Прежде, чем учиться жить вовсе без смысла, следует попробовать его вернуть. Поэтому давай разбираться по порядку.
— Да не с чем тут разбираться.
— Мне — есть. Прежде, чем играть, надо посмотреть, какие карты тебе сдали. Хороши они или плохи, дело десятое. Главное — знать.
— Ты так говоришь, словно это твоя игра.
— Ну естественно, — нетерпеливо кивнул я.
— Извини, но вообще-то моя.
— Это твоё мнение. Но, при всём уважении, оно не единственное. Не забывай, с моей точки зрения, ты — просто козырный туз. Который, конечно, по правилам, может быть побит соответствующим набором мелких карт. Но знаешь что? Даже когда я только учился играть в Крак, а моим противником был Джуффин со всеми этими его хитрыми кеттарийскими приёмчиками, подобной ситуации я не допустил ни разу. Проигрывал ему, конечно, часто, но по другим причинам. Поэтому соглашайся.
— На что?
— Быть тузом в моей колоде. Я тебя не сдам.
Вообще-то Шурф имел полное право на меня рассердиться. Могу представить, как взбесился бы на его месте я сам. Но вместо того, чтобы выкинуть меня в окно, он медленно вдохнул, ещё более медленно выдохнул и сказал:
— Ладно, давай разбираться.
— Условия задачи такие, — я принялся загибать пальцы. — У тебя есть Тень — это раз. Она пострадала от твоих действий, но до сих пор жива — это два. Уже хорошо. Это обнадёживает. Если целых двести лет с твоим проклятием протянула и, судя по тому, в какой ты форме, очень неплохо держалась, вряд ли вот прямо сейчас ляжет и помрёт.
— Мне нравится твой оптимизм. Но всё же нельзя быть полностью уверенным, что…
— Конечно, нельзя. Тем не менее, мы — будем. Нам нужно время, а значит, оно у нас
— А вот тут ты ошибаешься, — сказал мой друг. — Этого я сделать никогда не смогу.
— Ещё чего! А кто постоянно твердит, будто на самом деле ничего невозможного нет?
— Получается, всё-таки есть. Я, видишь ли, слишком хорошо себя знаю, а потому не питаю иллюзий. Чтобы отменить проклятие, мне нужно себя простить. А это я могу сделать только теоретически. У меня довольно гибкий ум, и поверь, я уже изобрёл множество оправданий, которые могли бы убедить сколь угодно строгий суд. Но только не мой собственный. Поражения, да ещё и оплаченного чужой жизнью, я себе простить, к сожалению, не смогу.
— То есть, в глубине души ты считаешь, что поступил с собой справедливо? Есть поступок — есть проклятие? И отменить его можно только отменив то давнишнее поражение? Не на словах, а на деле?
— Именно так.
— Хорошо, — кивнул я. — То есть, не хорошо, а действительно лютый ужас, как я и предполагал с самого начала. Ладно. Значит, такая на этот раз сдача. Работаем с тем, что есть.
— С чем ты собираешься работать? Ты действительно думаешь, тут можно что-то исправить? Как ты себе это представляешь?
— Пока никак, — честно сказал я. — Но точно знаю, что исправить — можно. Потому что у меня в рукаве есть ещё один козырный туз, и сейчас я его достану. Магистр Хонна!
— Что — Магистр Хонна?
— Именно он рассказал тебе о проклятии. Не кто-то другой, а Магистр Хонна. Это важно. Я знаю разных людей, которые у него побывали. Некоторые рассказали мне, что за правду о себе выяснили, другие — нет. Но я видел, в каком состоянии они вернулись от Правдивого Пророка, и этого вполне достаточно, чтобы делать какие-то выводы. Пока похоже на то, что под видом пророчества он выдаёт всем что-то вроде инструкции, как жить дальше. Видимо, соскучился по ученикам.
— Но я уже говорил тебе, на самом деле, наше сознание само…
— Да, я помню. Но не могу не учитывать волю самого Хонны. Хорош бы я был, если бы такую волю — и вдруг не учёл! Я, видишь ли, имею некоторый опыт переговоров с собственным сознанием. И знаю, что получив возможность высказаться, оно всегда старается выдать как можно больше информации разной степени важности сразу — намолчалось уже по самое не могу! На то и пророк, чтобы выбирать, какую часть озвучить вслух. И я уверен, Хонна выбирает совсем не наобум. Говорит каждому именно ту правду, из которой при должном подходе можно извлечь максимум пользы. Лично я до сих пор в ужасе от того, что он сказал Меламори, но не могу не признать, что ей эта правда была нужна как воздух, хоть и не слишком желанна. В Нумбане мы с Нумминорихом целый день расспрашивали очевидцев о людях, вышедших из палатки Правдивого Пророка. Их описывали как счастливых, удивлённых, исполненных энтузиазма, задумчивых, растерянных, иногда сердитых, но отчаявшимся не выглядел никто. Ты — первый такой счастливчик. И знаешь, что это означает? Ты тоже получил инструкцию. Хонна просто рассказал тебе, что именно следует срочно исправить. Правда, не объяснил, как. Но ты всегда любил сложные задачи.