Вся правда о нас
Шрифт:
— Да не то чтобы я так уж их любил, — неожиданно признался Шурф. — Просто они всегда мне доставались. И я постепенно привык, что решение сложных задач и есть моя жизнь. И согласился с тем, что она именно такова.
— Вот и продолжай в том же духе, — твёрдо сказал я. — Пока мы не разберёмся ещё и с этой задачей. А потом — каникулы. Пляж, хорошая книжка, берцовая кость какого-нибудь вкусного древнего колдуна в зубах, всё как ты любишь… Кстати о каникулах, ты не возражаешь, если я тут немного посплю?
— Тут? — изумлённо переспросил Шурф. — В моём кабинете?
— Ага. Не беспокойся, в своё время я выучился спать в кресле не хуже, чем в постели. Спасибо Джуффину, с таким рабочим графиком, как он устроил мне в первые годы службы, это был единственный способ выжить.
— Но
— Дружище, — сказал я, — штука в том, что завтра у меня очень непростой день. Даже думать сейчас не хочу, что он настанет, но это всё равно случится, факт. Поэтому мне обязательно надо хоть немного поспать. А дома у меня ничего не получится. И в любом другом месте, боюсь, тоже. Мне сейчас нельзя оставаться наедине с собой. Потому что наедине с собой — это означает наедине с исчезающими урдерцами, собравшейся в Арварох Меламори и твоей проклятой Тенью на закуску. Которая, будем честны, прекрасно заменяет полудюжину осиновых колов в сердце, где и без них живого места уже нет. Но! Пока я тут, у тебя в гостях, я, во-первых, отлично держусь, сам видишь. А во-вторых, даже не притворяюсь, а действительно чувствую себя этаким сказочным героем, которому всё по плечу. Я же не просто люблю выпендриваться, я это по-настоящему умею. Поэтому в твоём кабинете буду спать как младенец. Вернее, как усталый герой перед свершением очередной дюжины подвигов. Я понятно объясняю?
— Да, вполне. Причудливый способ управления собственным настроением. Но если для тебя он работает, не стану оспаривать его право на существование. Затруднение однако состоит в том, что завтра на рассвете ко мне в кабинет должны явиться представители Королевской Письмоводительской Канцелярии для малосущественных, но, к сожалению, совершенно неизбежных на данном этапе переговоров об изменении порядка деловой переписки между Орденом Семилистника и Его Величеством. И отменить эту встречу я уже не могу.
— Ну значит, вытолкаешь меня отсюда за четверть часа до её начала. Я тебя, конечно, возненавижу, но ненадолго. К полудню пройдёт.
Не дожидаясь ответа, я перебрался в самое просторное кресло. Залез в него с ногами, кое-как уложил голову на подлокотник. Действительно вполне можно жить.
— Ладно, — сказал Шурф. — Договорились. Вытолкаю за четверть часа.
Я даже во сне не забывал об этом его обещании.
Мне снова снилось, что я играю в Злик-и-злак с сероглазой незнакомкой, и во время игры я то и дело повторял: надо поторапливаться, скоро меня разбудят, и хорошо бы к тому моменту успеть закончить нашу партию, иначе весь день насмарку, вместо того, чтобы заниматься делами, буду обдумывать очередной ход и сокрушаться об отсутствии кубиков, поэтому давай уже, передвигай свою фишку, злок-йок, не мой, а лиловый — эй, погоди, это, что ли, получается, я уже продул? Не пойдёт. Давай ещё раз, только быстро, быстро!
А сероглазая смеялась: конечно давай, куда ты спешишь, всё время этого Мира — наше. Неужели ты до сих пор не знаешь, что время во сне течёт не так, как наяву, и можно сыграть сорок тысяч партий, задремав всего на пару минут? А можно проспать сутки и даже кубики не успеть бросить, но не беспокойся, сегодня так не случится. В этом сновидении я хозяйка, и время здесь тоже моё. Течёт, как я пожелаю. А мне интересно с тобой играть.
Мне тоже интересно с тобой играть, — думал я. — Так интересно, что ладно, не стану возмущаться, с какой вдруг стати ты хозяйка в моём сновидении, и какого чёрта время тут тоже твоё. И даже имя у тебя не спрошу. Да и что толку в имени, какое мне дело до сочетания звуков, обозначающих твоё присутствие в человеческом мире? По себе знаю: как ни назови, а я всё тот же, глубоко-глубоко, под толщей своих имён, событий, памятей, каждая из которых перечёркивает все остальные, но правдой при этом может быть только сумма, и поди её сосчитай. Так что к чертям собачьим мои и твои имена, лучше кидай кубик, это гораздо важнее любых разговоров, потому что пока ты делаешь ход, вот этот свой излюбленный рисковый приём — не вперёд, как пошёл
Поэтому, — думал я, — ладно, договорились, в этом сне ты хозяйка, я гость, и как будет, не мне решать.
Когда я проснулся, бледное зимнее солнце стояло уже сравнительно высоко. Судя по его положению в небе, до полудня было ещё не близко, но и рассвет давным-давно миновал.
Если учесть, что проснулся я от падения на пол, станет понятно, сколь удивительной и непредсказуемой штукой казалась мне собственная жизнь в первые секунды после пробуждения. Потом я увидел Шурфа и как-то сразу успокоился. Потому что если он здесь, значит ситуация под контролем, можно особо не раздумывать, что происходит, надо будет — объяснит. А нет, так и плевать.
Впрочем, потом я вспомнил наш вчерашний разговор и крепко пожалел, что вообще проснулся. Вот некоторые счастливчики, говорят, умирают во сне, даже не заметив, что с ними случилось. Умеют люди устроиться, что тут скажешь. Но я — не один из них, локти кусать поздно. Дело сделано, добро пожаловать в жизнь наяву. И не забывай, вчера ты обещал проснуться героем, да ещё и сказочным — кто тебя за язык тянул? А теперь отступать некуда, слово надо держать.
Я улыбнулся так широко, что чуть скулу спросонок не вывихнул. И спросил:
— Слушай, а почему ты не вытолкал меня до рассвета, как собирался?
— Потому что ты обещал меня за это возненавидеть, — объяснил Шурф. — Правда, всего до полудня, но это довольно большой промежуток времени. А ты и за пять минут способен натворить столько, что за всю жизнь потом не расхлебаешь. Поэтому перед началом совещания я просто спрятал тебя в пригоршню. А теперь вернул на место. К сожалению, недостаточно аккуратно. Всё-таки разбудил. Прости.
Я ушам своим не поверил. И глазам. И прочим органам восприятия. Потому что всё это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Дело даже не в том, что именно говорил мой друг. А в его интонации. И в том, как он при этом выглядел. Нормальный живой человек, даже не слишком усталый. Ни намёка на неумело воскрешённого мертвеца, так напугавшего меня прошлой ночью. Он что, уже всё провернул, пока я дрых?! И мне, получается, не надо?..
— Никаких сведений о возможности исчезать вместе со следом в Орденской библиотеке действительно не нашлось, как я и предвидел, — сказал Шурф. — А значит, их нет нигде. Всё-таки у нас самое полное собрание книг по теории магии в Соединённом Королевстве.
— Ты что, всю ночь в библиотеке просидел?
— Да почему же всю ночь? Двух часов за глаза хватило на поиски. Для меня это, сам знаешь, скорее отдых, чем работа… Не смотри на меня так, Макс. Не хочу тебя разочаровывать, но придётся. Нет, я ещё не успел разобраться со своим проклятием. И по-прежнему даже не представляю, с чего начинать. Тем не менее, себя я, как видишь, привёл в порядок. Ты мне очень помог. Самостоятельно мне вряд ли удалось бы прийти к выводу, что пророчество Хонны — не приговор, а инструкция. Такая постановка вопроса многое меняет. Удивительно, как ты сумел всё перевернуть.
— Да не очень удивительно, — честно сказал я. — Ты учти, что большую часть времени я вынужден уживаться с двумя навязчивыми идеями. Первая — что я уже умер, вторая — что меня вообще никогда не было. И всё происходящее — просто причуды распадающегося сознания, не то угасающего, не то вовсе неосуществившегося. Представляешь, как я наловчился создавать оптимистические версии? Да ещё и доказательно их обосновывать, потому что моему скептическому уму подавай убедительные аргументы, иначе он даже слушать не станет.