Вся твоя ложь

First published in English by Wildfire, an imprint of Headline Publishing Group.

В первый раз в жизни я спала в комнате своей матери. Во всяком случае, насколько я себя помню, это действительно случилось впервые за всю мою жизнь. В комнате

холодно. Моя рука лежит поверх одеяла, она совершенно замерзла – кожа холодная и липкая, пальцы заледенели. Я переворачиваюсь на другой бок, с головой закутываюсь в одеяло и пытаюсь согреться от тепла, исходящего от Робин. Она тихонько посапывает рядом. Еще несколько лет назад она говорила, что хотела бы иногда спать со мной в кровати, но тогда до этого так и не дошло. Но вот теперь промозглый холод этого старого дома сделал свое дело и заставил-таки Робин снова попроситься ко мне в постель. В первый же вечер, когда мы только сюда приехали, она лишь на минутку зашла в приготовленную для нее комнату и моментально оттуда вышла.

– Здесь жутко холодно, – сказала она, – и еще мне не нравится та ужасная картина на стене.

– Я уберу ее, – спокойно ответила я.

И когда Робин попросилась спать со мной в одной кровати, я тоже не стала возражать. Мне хочется проводить с ней побольше времени, хочется постоянно ее видеть.

Одеяло оказалось слишком тонким. Прошлым вечером, чтобы хоть немного согреться, я положила пару наших пальто поверх одеяла, но они соскользнули на пол, пока мы спали. Я протягиваю руку, осторожно пытаясь их поднять и снова натянуть поверх одеяла, при этом стараюсь не потревожить Робин и дать ей поспать хотя бы еще несколько минут. Когда мы окончательно проснемся, в комнате будет очень холодно.

Старый газовый камин всё еще пылится в углу. Я вспоминаю, как в детстве в самые холодные зимние дни мама иногда позволяла мне одеваться около него, всегда предупреждая, чтобы я не подходила к нему слишком близко. В те дни мне не разрешалось даже приближаться к камину. Я и теперь боюсь к нему прикасаться. Он вызывает во мне какой-то священный трепет. Эта глянцевая темно-коричневая поверхность, острые углы с облупившейся краской, керамические горелки, давно почерневшие от копоти…

При этом я даже не уверена, работает ли он еще. Некогда белые изразцы каминной облицовки теперь пожелтели и покрылись темными пятнами гари. Вчера вечером я не успела как следует рассмотреть фарфоровые статуэтки, стоящие на каминной полочке. Но сейчас даже в тусклом утреннем свете я отчетливо вижу, что они все те же: Пьеро со своей бессмысленно-печальной гримасой на лице и эти вечно улыбающиеся пастушки – все они по-прежнему здесь, все так же теснятся на узенькой каминной полке.

Спящая рядом со мной Робин слегка пошевелилась, вздохнула и опять погрузилась в глубокий сон. Я не хочу ее будить. Сегодня ей предстоит тяжелый день. Острое чувство тревоги внезапно пронзает мое сознание. Холодная сырая комната незримо давит на меня, в голове начинают крутиться мысли о теплом доме, который я покинула.

Ах, какой же все-таки поразительный контраст между той комнатой, что была здесь приготовлена для Робин и так ей не понравилась, и ее собственной уютной спальней, такой милой, в нежно-розовых драпировках, с мягкими овечьими шкурами на полу, – все это осталось в том доме, который нам пришлось оставить. Здесь же даже близко нет никаких драпировок и овечьих шкур, только висящий на лестнице череп барана горделиво красуется рогами.

Впрочем, все это не так важно. Здесь мы в безопасности. Далеко-далеко от дома.

Робин поворачивается на другой бок. Теперь она лежит так близко, что я чувствую тепло ее тела. В руке она сжимает милого вязаного зайчика – подарок, который моя лучшая подруга Зора когда-то смастерила специально для нее.

Моя тревога постепенно угасает. Я начинаю понимать, что после всего произошедшего в том доме, который я когда-то считала своим, мне всегда будет в нем холодно и неуютно, невзирая на исправно работающее там отопление. От одной только мысли о случившемся меня бросает в дрожь, я все еще пребываю в сильном шоке. Глубокий вдох, выдох… Все позади, мы уже здесь.

Я протягиваю руку, чтобы взять с прикроватной тумбочки свой телефон. На экране нет никаких уведомлений. Ни одного нового сообщения. Батарея телефона практически разряжена. Рядом с кроватью, конечно же, розеток нет. Но в доме все же должно быть электричество. Нужно проверить проводку. Надеюсь, меня не убьет током, пока я буду с ней возиться.

Я все еще лежу в кровати, составляя в уме примерный список всех дел, которые нужно выполнить в доме. Поразительно, сколько работы здесь предстоит сделать. Но это даже к лучшему – по крайней мере, у меня не останется времени думать о чем-то другом.

– Который час? – бормочет Робин, поворачиваясь и вытягиваясь во весь рост.

– Уже почти семь, – отвечаю я.

Мы молча лежим еще какое-то время.

– Нужно вставать. – Я прерываю молчание.

Еще мгновение мы греемся в кровати, собираясь с духом, чтобы мужественно вылезти из-под теплого одеяла в пробирающий до костей холод комнаты. Я собираю всю волю в кулак, одним махом скидываю одеяло и вскакиваю с кровати.

– Ты такая злюка, – недовольно ворчит Робин, быстро вставая. – А мне обязательно принимать душ?

– Нет, конечно.

В ванной комнате не намного теплее, чем в холодильнике. Надо будет подумать, как это исправить. Робин убегает к себе в комнату. Я слышу, как она топочет и с шумом собирается. Я надеваю первые попавшиеся джинсы и свитер, совершенно не заботясь о том, как я сейчас выгляжу. Здесь слишком холодно для того, чтобы наряжаться.

– Я не хочу туда идти, – говорит Робин, держа в руке ломтик тоста, а затем кладет его обратно на тарелку, даже не откусив. Она тяжело вздыхает.

– Я знаю, – отвечаю я, и мое сердце сжимается от щемящей тоски.

– Мне там не понравится, – продолжает Робин, отворачиваясь и собирая волосы в пучок на макушке.

– Может быть, в итоге все окажется намного лучше, чем ты думаешь. – Я пытаюсь ее успокоить.

– Нет, все будет плохо, – с вызовом в голосе заявляет она, пристально глядя мне в глаза. Когда она в таком настроении, с ней лучше не спорить.

Одетая в новенькую, только что купленную школьную форму, еще такую свежую и хрустящую, Робин сегодня пойдет в шестой класс, который ей предстоит провести в новой школе. В абсолютно незнакомой обстановке среди совершенно новых лиц одноклассников, которые уже давным-давно все поделились на группы и компании.

Я смотрю на Робин. Эта новая школьная форма совершенно не подходит ей по размеру – воротник слишком велик и болтается вокруг шеи, юбка чересчур длинная. Ее лицо выглядит совсем бледным на фоне ярко-красного школьного кардигана и новой белоснежной блузки – всего того, что вчера в срочном порядке было куплено в магазине форменной одежды на Финчли-роуд. Этот магазинчик остался на том же месте еще со времен моего собственного школьного детства. Комок подкатывает к горлу, но все же я заставляю себя улыбнуться.