Вся власть советам!
Шрифт:
— Хм, — задумчиво сказал генерал Леонтович, — господин полковник, говоря о скоротечной маневренной операции, вы имеете в виду операцию, которую вы провели под Ригой? Мы тут с господами офицерами, если говорить честно, до сих пор теряемся в догадках — как вам удалось молниеносно разгромить целую германскую армию?
— Это особый случай, — ответил я. — Успех под Ригой решили многие факторы, среди которых были хорошо поставленная разведка, наличие под рукой мощного механизированного резерва, выдвинутого на позицию в нужный момент, и авиационная поддержка. Фельдмаршал Гинденбург сам сделал все для поражения руководимых им войск.
— Неужели все так просто, как вы рассказываете, господин Бережной? — с деланым недоумением
— Напрасно вы ерничаете, господин полковник, — вмешался в разговор генерал Марков. — Если бы в русской армии разведка и снабжение были поставлены так же, как у Вячеслава Николаевича в его Красной гвардии, то многих трагических событий во время прошедшей войны можно было бы избежать. Элементарные ведь вещи, а вот задумываться о них мы начали только сейчас. К тому же о Моонзундской и Рижской операциях совершенно не были осведомлены наши так называемые союзники. Ведь Россия проводила их исключительно в собственных интересах. Кстати, интересное совпадение — Февральский бунт, закончившийся отречением государя, произошел вскоре после того, как командующий Черноморским флотом адмирал Колчак начал подготовку к проведению десантной операции по захвату Босфора. Вы все знаете, как британцы не желали этого.
Антон Иванович Деникин, окончательно убедив господ офицеров, поставил в этой несколько затянувшейся дискуссии финальную точку.
— Я согласен с полковником Бережным, — сказал он, — особенно в том, что, совершив определенные враждебные действия против Российской империи, англичане и французы сами лишили себя статуса наших союзников. Мы вышли из этой совершенно ненужной войны, и вот пусть теперь эти господа сами воюют с германцами. Нашей же заботой должно стать восстановление территориальной целостности России и наведение в ней порядка, основанного на вере и справедливости, оставляя вопрос государственного устройства за скобками. Слишком много всего было наворочено за последний год, чтобы просто так, с разбегу, пытаться что-то решить. Сначала надо в стране порядок навести и народ успокоить. Ну, а потом уже и политикой заниматься.
— Однако, Антон Иванович, — снова задал вопрос неугомонный полковник Кислов, — ваше мнение нам уже известно, но вот интересно, что по этому поводу думают полковник Бережной или господин Сталин?
— За товарища Сталина, — ответил я, — ничего не могу сказать, но вот свое мнение и мнение моих товарищей попробую озвучить.
— Извольте, — кивнул полковник Кислов, — было бы весьма интересно его узнать.
— Сразу хочу сказать, — начал я, — что возврата к той ситуации, что была до февраля семнадцатого, не будет. Династия Романовых неудачами последнего царствования полностью дискредитирована. Да и сам Николай Александрович обратно на трон не рвется — он хочет пожить спокойно, занимаясь своей семьей.
Генерал Леонтович задумался.
— Господин полковник, как я понимаю, вы в душе сожалеете о невозможности восстановления монархии. Хотелось бы еще знать, почему?
— Хотя бы потому, Евгений Александрович, — ответил я, — что Россия может существовать лишь как империя. Наши огромные просторы и окружающие Россию угрозы требуют сильного, единоличного, практически самодержавного правления, поддержанного жесткой вертикалью власти, пронизывающей все общество от правителя до деревенского старосты. Вопрос только в том, что старая система управления страной, основанная на сословных привилегиях, мягко говоря, уже скончалась. Из почти миллиона взрослых дворян мужского пола в начале двадцатого века на службе состояли не более ста тысяч. Девять из десяти дворянских имений или уже проданы с торгов, или заложены и перезаложены в Дворянском банке. Сразу скажу, что я не имею в виду здесь присутствующих. Знаю, что вы не бездельники, а защитники отечества. А вот прочие дворяне… Сегодня России остро необходимо новое служилое сословие, свободное от недостатков предыдущей формации. И действующие офицеры имеют все шансы пополнить его ряды.
— Господин полковник, говоря о новом сословии, вы имеете в виду большевиков? А как же демократия? — влез в разговор какой-то молодой, а посему не представленный мне штабс-капитан. Как я понял, он исполнял при генерале Леонтовиче обязанности адъютанта.
— Господин штабс-капитан, — ответил я, — неужели то, что вы видели в течение нынешнего года, не вызвало стойкое отвращение к так называемой демократии? Это не только право нести на митингах любую околесицу, не неся никакой ответственности за сказанное, но и пьяный дезертир, вонзающий штык в живот человека с золотыми погонами.
Подумав, я добавил:
— В России представительные органы власти должны играть не более чем вспомогательную роль, создавая обратную связь от народа к правителю. Вся беда Государственных Дум всех созывов заключалась в том, что их депутаты имели к тому самому народу весьма опосредованное отношение и отстаивали лишь узкопартийные и корпоративные интересы.
— А в большевиках вы видите эдакое новое служилое сословие? — снова спросил неутомимый полковник Кислов. — В свете всего того, что нам о них известно, не слишком ли смело сказано?
— Не слишком, — ответил я. — Они не являются закрытой политической корпорацией. А сие означает, что в ряды большевиков могут попасть представители всех сословий бывшей Российской империи. К примеру, один из вождей большевиков, Владимир Ильич Ульянов — потомственный дворянин и сын действительного статского советника, а это, как вы помните, чин, соответствующий армейскому генерал-майору. Я мог бы привести еще немало подобных примеров. Но не буду, ибо ликвидация сословных перегородок и запретов может способствовать приливу свежей крови в органы власти. К тому же никто не собирается перечеркивать историю России и писать ее с чистого листа. Поскольку, к нашему величайшему сожалению, слишком много времени было упущено, то тот путь промышленного развития, какой другие страны проходили за столетие, России должна пробежать за пятнадцать-двадцать лет, или на следующем витке мировых противоречий ее элементарно сомнут. Не вдаваясь в подробности, которые на данный момент я не могут вам пока озвучить, скажу, что это именно так, а не иначе. Если не верите мне, то спросите у Сергея Леонидовича и Антона Ивановича, они подтвердят это…
— Да, господа, — сказал Антон Иванович Деникин, — все это действительно так. Не могу раскрыть вам все детали, но Вячеслав Николаевич прав. Другого выхода нет. Если же вы не поверите даже мне, приведу вам всего один факт: начальником кавалерии в бригаде Красной гвардии служит генерал-лейтенант и великий князь Михаил Романов. Поговорите с ним, если моих слов для вас мало.
Эти слова Антона Ивановича произвели на присутствующих эффект разорвавшейся бомбы. Наступила такая тишина, что было слышно, как поздняя зимняя муха бьется о стекло, словно просясь на свидание с белыми подругами на улице. На сем разговор с господами офицерами был окончен. Скажу прямо, утомительное занятие. Семь потов сошло — легче трех Гинденбургов разгромить.
Убедил я их или не убедил — не знаю. Деникин с Марковым шепнули мне на ухо, что, дескать, все будет нормально. А тут еще у меня в кармане рация запиликала. Вызов. Оказывается, на товарища Фрунзе местные бандюки-отморозки решили наехать. Это они по дурости и наглости своей борзеют. Только зря они так… На нас где наедешь, там тебя и прикопают. Надо устроить этим уродам краковяк вприсядку. Чтобы потом при одном виде наших орлов они, как нервные барышни, в обморок падали.
7 декабря (24 ноября) 1917 года, полдень.