Вся ярость
Шрифт:
Куинн бросает на него взгляд, красноречиво говорящий: «Тоже мне умник», а я бросаю на Куинна взгляд, красноречиво говорящий: «И что тут плохого?»
Тем временем Бакстер хмурится. До сих пор Интернет оставался его безраздельной вотчиной, и он определенно недоволен этим внезапным вторжением.
– Если можно, что такое «инцел»? – спрашивает он.
– «Воздерживающийся поневоле» [23] , – отвечает Асанти. – Это мужчины, которые не могут получить достаточно секса – или вообще не получают секса –
23
По-английски: incel – involuntary celibate.
При этих словах Куинн заливается краской, но я подозреваю, что если в столовой его начнут называть Чедом, он не станет особо жаловаться.
– И разумеется, их собственные жалкие шовинистические закидоны тут совершенно ни при чем, – ядовито замечает Эв.
Ее слова вызывают жидкие натянутые смешки, однако лицо Асанти остается каменным.
– Это уже выходит за рамки обыкновенной половой дискриминации. – Он указывает на экран. – Вот пример того, что там происходит, и, поверьте, если знать, где искать, можно найти кое-что похуже. Провайдеры постоянно закрывают подобные сайты, но те открываются где-нибудь в другом месте.
– Ну как можно не любить Интернет, – с горечью произносит Сомер. – Он помогает психопатам находить новых друзей.
– На самом деле все гораздо хуже, – говорит Асанти, выдержав ее взгляд. – Наш нападавший в Брикстоне – он не просто безобидно изливал душу другим неудачникам. Как и во всех других видах радикальных движений, эти люди заводят друг друга. Каждый последующий круг ответов становится все более разъяренным и жестоким. До тех пор пока однажды этот парень не плеснул девушке в лицо хлоркой, после того как один из его дружков в Сети посоветовал ему: «Сожги эту урну для спермы – посмотрим, кто захочет ее трахать, если у нее не будет рожи».
Сомер бледнеет, Эверетт вскидывает руку к губам. Обе молчат, но им и не нужно ничего говорить.
– И почему ты думаешь, что наш человек причастен к этой мерзости? – говорит Куинн. – Я хочу сказать, это отвратительно и все такое, – поспешно добавляет он, – тут никаких споров. Но сброд, который растрачивает свою жизнь на подобных форумах, – пустые трепачи. Тот рассказ про «кореша» – это же полная брехня. Вовсе не значит, что он действительно что-то сделал…
– О, не знаю, – мрачно говорит Бакстер. – Мне это подозрительно напоминает «попроси друга».
Асанти поворачивается к нему.
– Я видел по крайней мере одну переписку инцелов о том, чтобы похитить женщину и держать ее в неволе, чтобы насиловать и истязать. Сразу же говорю вам: нет, этот человек на самом деле ничего не сделал, однако граница между фантазиями и их воплощением очень тонкая.
Куинн закатывает глаза. Он определенно считает, что граница между хорошо осведомленным коллегой и заносчивым выскочкой-всезнайкой также очень тонкая.
– Так почему ты считаешь, что это совершенно другое дело? – спрашивает Гислингхэм.
– В том-то все дело, – поспешно говорит Куинн. – Даже если этот задрот и сделал что-то, каковы шансы того, что это была Фейт? Это мог быть абсолютно кто угодно, черт возьми. Мы даже не знаем, где живут эти недоноски…
– Посмотрите на ник последнего пользователя, – тихо говорит Сомер.
Все смотрят на нее, затем на экран.
– Что, на этот YeltobYob? – говорит Куинн, так ничего и не поняв.
Бакстер оборачивается к Сомер.
– Это же просто имя, разве не так? Ну, как у того типа с Би-би-си, как там его…
– Алан Йентоб [24] , – подсказывает Эверетт. – Это не одно и то же.
Но Сомер качает головой.
– Это вообще не имя, – говорит она. – Его нужно читать задом наперед. «Yob» – это «boy», «мальчик». А «Yeltob» – «Botley», «Ботли», оксфордское местечко.
В саммертаунской средней школе звонит звонок, возвещая об окончании урока. В классе рисования вдоль длинного стола, проходящего под окнами, ученики скатывают листы бумаги и убирают краски и кисточки. На улице по серому небу несутся низкие тучи.
24
Алан Йентоб (р. 1947) – один из членов высшего руководства Би-би-си, ныне в отставке.
Учитель останавливается за спиной у Саши Блейк. Та, похоже, не слышала звонок. А если и слышала, то, в отличие от своих одноклассников, не торопится успеть на следующий урок. Откинувшись назад, она изучает свой натюрморт акварелью, написанный с композиции, размещенной на столе посреди класса. Белая фарфоровая миска со сливами и лимонами и бледно-голубая ваза с веткой форзиции. С краю листа Саша оставила мазки различных оттенков пурпура. Красновато-лиловые, синевато-бордовые; ни один из них не совпадал с цветом фруктов, лежащих в миске и веткой.
– А у тебя неплохо получается, Саша, – говорит учитель.
Ему лет тридцать семь, соломенные волосы слегка начинают редеть, на клетчатой фланели рубашки катышки от долгой носки. Обручального кольца нет.
– У тебя хороший глаз. Тебе следует подумать о том, чтобы сдать экзамен по второму уровню сложности.
Наконец Саша оборачивается и поднимает на него взгляд.
– Есть одна книжица, которая может тебе понравиться, – неуверенно начинает учитель. – «Натюрморт» А. С. Байатта – там есть замечательное место о том, как точно передать цвет слив, как запечатлеть то, что они буквально светятся. Если честно, на самом деле я именно поэтому составил такую композицию…
Он уже собирался перейти к делу, но тут одна из двух девушек, задержавшихся у дверей класса, произносит:
– Во имя всего святого, Саша! Шевелись же!
Саша оборачивается и поспешно встает. Она протягивает руку за сумкой, и ее длинный темный хвостик падает вперед на плечо.
– Простите-простите-простите! – кричит она своим подругам и быстро собирает вещи. – Просто немного отвлеклась!
– Ну да, – усмехается вторая девушка, – как будто раньше этого никогда не случалось.