Вся жизнь - поход
Шрифт:
Но вот что интересно. Я думал, что после отъезда новичков настроение в группе упадет, что всех будет давить неожиданный раскол. Ничего подобного! Школьники расцвели, как-то выпрямились, словно сбросили невидимый гнет, а взрослые сказали, что все к лучшему, всех в свою веру не обратишь и нечего тут убиваться. О расколе перестали вспоминать через несколько дней, и поездка по городам, и работа на колхозных бахчах прошли как всегда дружно и весело. Но повторяю: я так и не понял причины конфликта, и как не перебирал день за днем нашу поездку, не нашел сколько-нибудь серьезных случаев, каждый из которых в отдельности или все вместе могли что-нибудь объяснить. Не дано мне было это понять, не дано...
Прошло пятнадцать лет. Группа жила обычной, уплотненной во времени жизнью. Постепенно менялись поколения. Из интернатских остались только три человека, а бывших школьников и первых студентов пединститута - человек десять. Появился новый народ из колледжа, нескольких ребят привели учителя из своих школ, кто-то примкнул к нам в подмосковных походах, кого-то пригласили ветераны. У костра попрежнему собиралось до семидесяти человек. И в этом благополучии вдруг снова зазмеились трещинки, словно ломом ударили по непробиваемому стеклу. Как ни обидно, но этот лом оказался в руках Сережи Паршина, моего постоянного соавтора по написанию сценариев, автора Гимна группы. Способнейший человек и прекрасный учитель, Сережа занимал в группе какое-то особое положение. Не сходясь близко со многими, он был одним из самых авторитетных ребят, его слово было всегда весомым и не только потому, что он умел отстоять то, о чем говорил: Сережа не чурался никакой работы. Завалить сушины, развести костер, поколдовать с примусами - все у него выходило споро, как будто играючи. На горных маршрутах он тоже среди лучших. Помню, на Тянь-Шане, перед короткими привалами на ледниках, он уходил вперед, и, когда отделение подтягивалось к нему, уже кипел чай в котелке, поставленном на личный портативный примус, который для таких случаев Сережа носил с собой. С ним всегда было надежно в горах, и, не занимая в группе никаких официальных должностей, он последние годы был чуть ближе ко мне остальных туристов, во всяком случае, я всегда считался с его мнением. Еще студентом колледжа, а потом учительствуя, он работал у меня лаборантом, и это тоже сближало нас. Несколько раз я предлагал Сереже подумать о высшем образовании с дальнейшим прицелом на аспирантуру, но такие разговоры он обрывал и своими дальнейшими планами со мной не делился. Около десяти лет Сережа был в группе, разумеется, получил звание "старичка", я даже прикидывал не сможет ли он в будущем заменить меня на посту руководителя. Девчонки скопом влюблялись в Сережу, но не все решались запросто подходить к нему: пустопорожней болтовни Сережа не выносил, мог грубовато оборвать поклонниц, а до уровня его интересов девушки колледжа не дотягивались.
Где-то в начале 90-х я заметил, что и по отношению ко мне у Сережи начал появляться покровительственный тон, какие-то улыбочки во время бесед и чтения у костра. Все чаще при общих разговорах и дискуссиях Сережа бросал неумные реплики, явно показывая, что наши занятия для тупоголовых, а иногда демонстративно уходил к палаткам. Лучший наш гитарист, он отказывался теперь играть, сидел молча, равнодушно посматривая на поющих. Постепенно вокруг Сережи образовался вакуум, он общался только с тремя своими друзьями, презрительно отталкивая остальных. Скоро Сережа ушел из школы и занялся мелкой коммерцией. Его друзья тоже пробовали себя в бизнесе, их интересы где-то переплетались, и некая обособленность этой четверки от группы была объяснима.
Несколько раз пытался поговорить с Паршиным, но он отмалчивался и однажды сказал:
– Вы - "Бугор". Какие между нами могут быть споры? Вы всегда правы.
Я видел, что дело идет к разрыву. Людмила Яковлевна и Александра Марсовна говорили мне о крайней нежелательности пребывания Сережи в группе он не только грубит и презирает всех, он начал похабно острить и уже несколько девочек сказали, что не появятся в группе, пока в ней будет Паршин.
Но я все-таки медлил: многое связывало меня с Сережей - и "литературные" труды, и горы, и частое домашнее общение. Но после очередной похабной выходки, когда все замолчали у костра, а женщина, кандидат наук, возмутилась: "Как ты себя ведешь, ты где находишься?!" - я понял, что запустил это дело и
вызвал Сережу в свой кабинет.
– Вот, что Сергей. Я не хотел бы доводить все до общего собрания, но твое поведение...
– Не надо, Вэ-Я. Это лишние разговоры. Я должен уйти?
– Да.
– Всего хорошего!
Но ушел Сергей как-то странно. К очередному походу он появился на вокзале, дошел с нами до стоянки, и вместе со своими друзьями поставил палатки метрах в ста от наших. Так и повелось: мы ставим свой лагерь, а Паршин с товарищами - свой. Они к нам не подходят, мы к ним. Скоро паршенский лагерь прозвали Хутором. Все чаще с Хутора неслись пьяные крики, а когда к нему подошла наша женщина из семейной группы и попросила утихомириться, потому что маленькие дети не могут уснуть, Паршин послал ее по вполне определенному адресу. Мужья тут же встали, чтобы "разобраться", но я остановил их: "Не стоит. Нам еще драк не хватает".
Конечно, можно было сказать Паршину, чтобы он не ставился рядом с нами. На маршрут он не выходил, мог бы поискать и другие места для ночлега. Но ведь лес - не наша собственность, как тут запретишь? И кроме того, я не считал Сергея и его друзей врагами. То что ребята ушли с Паршиным - это их дело. Двое из паршинской группы скоро женились на наших девушках - что же, и девушек надо отлучать от нас? Мы терпели это соседство, и в дни рождения хуторян приглашали их к нашему костру для поздравлений. Постепенно у соседнего костра стало спокойней, а еще через какое-то время хуторяне начали приходить на наши песни и стихи. Сначала сидели молча, потом разговорились прежние дружеские связи еще не распались окончательно. Изредка к нам подходил и Паршин. В разговоры ни с кем не вступал - посидит в складном кресле, глубоко уткнув подбородок в бушлат и молча уйдет. Привычка к активному отдыху у хуторян осталась: летом они путешествуют в Карелии на байдарках. Теперь в семьях товарищей Сергея появились дети, и выходы в лес этой группы стали редкими. Новое поколение Вэ-Яков Паршина почти не знает, а ветераны сказали, что все сделано правильно, только расстаться с Сергеем надо было раньше.
Других крупных конфликтов у нас не было, да и эти не оказали на группу никакого влияния. Видимо, больше остальных переживал случившееся я, руководитель. Ребята, загруженные учебой, работой и всеми нашими делами приняли уход Паршина, как и студенческой группы на Памире, достаточно спокойно. Меня даже удивляло это спокойствие - ведь столько лет вместе. Но ребята знали о каких-то деталях, о каких-то, на первый взгяд, незначащих мелочах больше меня, и расставание с Паршиным прошло без каких-либо горестных всплесков.
До лучших времен
В 1990 году Людмила Яковлевна официально подала в отставку с поста второго руководителя, ссылаясь на возраст и трудности участия в горных путешествиях. С группой она, конечно же не порвала, но активного участия в ее жизни больше не принимает. Почти тридцать лет мы прошагали рядом, и все лучшее, что создано в группе, связано с ней. Мы прекрасно дополняли друг друга, и там, где я, из-за своей всегдашней мягкотелости терялся, расстраивался и паниковал, Людмила Яковлевна спокойно брала дело в свои руки, и все получалось, все становилось на свои места. Я не уверен, была бы вообще создана наша группа, не будь рядом такого единомышленника и такого помощника как Людмила Яковлевна.
В это время я уже подбирался к пенсионным годам и все чаще задумывался, кто заменит меня на капитанском мостике. Ребята об этом и слушать не хотели, говорили, что без меня все развалится, что пусть я хожу в горы без рюкзака, пусть как угодно, но лишь бы оставался на своем посту.
– Но ведь рано или поздно мне придется сойти с дистанции, - настаивал я.
– Ничто не вечно.
– Это когда еще будет!
– отвечали ребята.
– Даже в Крым родители отпускают новичков только под ваше имя. Сначала воспитайте руководителя. А то Людмила Яковлевна ушла, а теперь - вы.
К сожалению, ребята были правы. Однажды они ходили на Памир без меня, и опытнейший ветеран, возглавив группу, нанизывал одну тактическую ошибку на другую. В результате одно отделение перешло перевал, а другое, потеряв в непогоду связь с товарищами, повернуло вниз. Соеденились отделения только через три дня, благо эта часть маршрута была кольцевой, но и в дальнейшем постоянно что-то не ладилось, и радости эта поездка никому не принесла.
Я уже не в том возрасте, когда можно, скромно опустив глаза, упиваться лестными отзывами в свой адрес. Но как только группа уходила в горы без меня, а это было еще два раза, да и в какие горы - на несложные маршруты в Крыму - между ребятами возникали трения из-за действий руководителя. То ли не принимались в расчет возможности слабейших, то ли не нравились вечера у костра, но довольными поездками оказывались не все.