Всячина
Шрифт:
– А вот эта?
– Это космоопера.
– Опера? Тут стихи?
– он даже пролистнул пару страниц, заинтересовавшись.
– Нет, это просто такое большое произведение про космос и про полеты.
– Научная фантастика? Двигатели, проблема времени и пространства, субсветовые скорости?
– Н-нет, - опять заикнулся Петр Николаевич.
– Скорее, пираты, восстания, мятежи, масштабные сражения. Но только в космосе.
– Так... Эта?
– Это юмористическая фантастика.
– То есть, для
Черный человек опять прошелся по комнате, всматриваясь в обложки книг на полках закрытых шкафов. Потрогал клавиатуру выключенного компьютера. Слегка раздвинул плотные шторы, впустив солнечный луч. Выглянул во двор.
Он был мрачен и сосредоточен. Петр Николаевич смотрел затравленно, ожидая, неизвестно чего. Под мышками было мокро и холодно - это было крайне неприятно.
– Но ты хоть грамотный?
– негромко спросил гость, не оборачиваясь от окна.
– Я закончил педагогический!
– гордо выпрямился Петр Николаевич.
– Ну, что же... Придется с тобой помучиться, конечно. Если долго мучиться, что-нибудь получится. Так? Ты прибери пока здесь, что ли. А через пару часов я к тебе снова загляну. Поработаем. Эх, поработаем!
– он громко хлопнул руками в черных перчатках и потер их одну о другую.
И с хлопком этим исчез.
Петр Николаевич облегченно выдохнул. Он стоял у стены в своей комнате. В углу валялась груда книг в цветных переплетах с яркими картинками. Никого...
– И что это было?
– вслух спросил он сам себя.
– Не что, а - кто, - отозвалось откуда-то из-под потолка.
– Музык я твой, ясно? К кому-то музу присылают, а к тебе - меня. Так что, до встречи, писатель. Будем писать!
Чтец
– Слышь, сосед, дай сотню до перевода, а?
Сотни у меня с собой не было. Была одна купюра в пятьсот рублей - далеко во внутреннем кармане. Сложенная пополам и глубоко упрятанная. Я принципиально не пользовался кошельками и бумажниками. Но отдавать пятьсот не хотелось. Если "прижаться", то пятисот вполне хватает на целую неделю - и далеко не впроголодь.
– Нету у меня сотни, отвали!
Вот последнее слово было лишним. Но как всегда понимаешь это только уже после сказанного. И дела многие так делаются. Делаешь что-то. Делаешь, делаешь, крутишься, и вот осталось совсем немного сделать, и стараешься поскорее вот это и еще вот то... А оно, оказывается, не только никому было не нужно, а даже и вредно могло оказаться. А уж со словами-то... Сколько раз говорил себе: держи язык за зубами!
– С моей точки зрения, сосед, ты мне сейчас нагрубил и нанес оскорбление, - поднялся с лавочки утренний отдыхающий.
Хотя, никакой он мне и не сосед вовсе. Соседи - они ведь по соседству живут. А этот - с третьего этажа. Я лично на тринадцатом живу. Ну, какой он мне сосед? Разве только по подъезду? Вот не хватает еще сейчас ляпнуть что-нибудь наподобие того, как из старинного "Брата", насчет "гниды черножопой". Он и так-то в раздумьях: обижаться по серьезному, не обижаться...
– А когда мне грубят, - продолжал он, подтянув ярко-красные спортивные штаны с белыми лампасами и щелкнув широкой резинкой.
– Я обижаюсь. Иногда сильно обижаюсь. А когда я обижаюсь, между прочим...
– А ведь это мои штаны!
– обрадовался я возможности смены темы разговора.
– Точно! И как тебе хорошо подошли! Прямо как по размеру. А куртка - кому отошла?
Только вчера вынес вещи, которые больше года не надевал, сложил возле двери к мусоропроводу. Так в миг все разнесли. Буквально - оглянулся только, а уже ни одного пакета.
– Куртка? Куртки не было, - задумался он, приостановив движение.
– А, что, хорошая была куртка-то?
– Ну, под кожу такая. Вся черная, и вот тут молнии, а на карманах карабины большие.
– А чего тогда вынес?
– Да не пошло мне как-то. А если не пошло - как же тогда носить?
– Ну, это, конечно, да. Это все равно как водку пить. Если даже после третьей чувствуешь, что не идет - лучше сразу остановиться. Наверняка, паленая.
Он постоял, покачиваясь и перекатываясь с носка на пятку и обратно в модных сине-белых кроссовках без шнурков. Потом, видимо восстановив в уме цепочку разговора, заставившую его встать со скамейки, спросил:
– А двести рублей тогда? Я ж отдаю всегда.
Это точно. Он отдавал всегда. Надо было только поймать его и специально напомнить сумму. Отдавал сразу и без всяких споров. Ну, а если не помнишь сам, да если не поймал вовремя, то сам себе, получается, враг. А те деньги, выходит, нисколько тебе и не нужны были. Вот ему - нужны.
– Извини, сосед. У меня вот только пятьсот. Последняя. Но пятьсот я тебе не дам, потому что мне самому надо.
Я боялся, что он тут же хлопнет по карману и предложит сдачу. Но вышло, что нет еще ничего в кармане. Потому, видно, что я попался ему первым.
– Пятьсот? Это да. Это много, - покивал он головой.
– И последнюю брать просто нельзя. Примета нехорошая. Не по понятиям...
Но он не собирался так просто успокаиваться.
– А если нет сотни, так ты научи тогда, где взять. У кого конкретно попросить. Ты же всех тут знаешь - вот и скажи, значит. И разойдемся, как соседи.
Когда он стоял вплотную, мне приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Нельзя же разговаривать с человеком в живот или там в подмышку ему? Некультурно это как-то. А он еще и широкий такой, что в дверях, скажем, мимо него просто не пройти. Зажмет.