Всюду кровь
Шрифт:
– Расскажите мне, Лора. Фотография всегда была для меня загадкой: я совершенно не понимаю, как пользоваться фотоаппаратом. Все эти настройки…
«Видишь, – сказала она себе, – он сделал над собой усилие, это был первый шаг. Теперь твоя очередь».
Прежде чем ответить, она отпила розового вина.
– Все очень просто: выбираете объект для съемки, нажимаете на кнопку, щелк, спасибо, «Кодак».
– Нет-нет, я скорее о художественной фотографии.
– Ах, это… Это, скорее, сложная смесь профессионализма, чувств, терпения, удачи и таланта. Все вместе… Вы позволите?
Она взяла у него из рук пачку сигарет, вытащила одну, наклонилась
– Вы действительно случайно оказались на набережной?
– Нет. Меня неумолимо влекла туда сила вашей мысли.
Он нахмурил брови, внезапно решив внимательно изучить след от стакана на столе. Она смеется над ним? В любом случае ему понравился ее смелый ответ. Он колебался, боясь промахнуться.
– Вы свободны? Поужинаете со мной?
– А вы свободны? Я хочу сказать…
– Нет, у меня только собака.
– Можно чувствовать себя одиноким, даже когда у тебя есть собака.
– Откуда вы знаете? Я понял: у вас тоже есть собака.
Она рассмеялась, покачала головой.
– Нет, даже рыбок – и тех нет!
– Почему же мы, жители больших городов, так страдаем от одиночества? Только подумайте, как прекрасно ничего не знать о соседях, работать исключительно ради собственных нужд и к тому же не быть обремененным родственными связями! А ведь некоторые из-за этого даже кончают с собой. Наверное, у них совсем нет чувства юмора!
– Вы говорите так, как будто читаете по книге.
– Я и есть книга. Это профессиональная деформация, только тсс, никому ни слова! А если серьезно, я знаю неплохой ресторан за Лионским вокзалом, в двух шагах от моего дома. Мы, конечно, могли бы пойти в «Серебряную башню», но я предпочитаю «Башню желаний» – из-за Лемюэля.
Что это, вино? Он ощущал легкость во всем теле, чувствовал себя непринужденным и остроумным, в духе персонажей Капры [34] . К тому же он видел, что сумел ее увлечь.
34
* Фрэнк Капра (1897–1991) – американский режиссер, мастер комедийных мелодрам.
– Из-за кого?
– Лемюэль – это мой пес. Он ждет меня, его нужно выгулять.
– Забавное имя!
– Так звали Гулливера. Вы читали Свифта?
– Нет, но в детстве я смотрела фильм. Лилипуты, остроконечники, тупоконечники… Так значит, Лемюэль.
– Он не терпит опозданий. Если я хоть немного задерживаюсь, он устраивает сцену.
Он коснулся ее руки. Она вздрогнула.
– Лора, давайте сегодня поужинаем. Прошу вас, скажите «да».
Она взглянула на бумажный платок, который уже несколько минут комкала пальцами. Все вокруг плыло: она даже не могла вспомнить, когда в последний раз проводила вечер вдвоем с мужчиной.
Он убрал руку.
– Ладно, я все понял, – пробормотал он. – Оставьте свой телефон, вам перезвонят.
Она с облегчением выдохнула, рассмеялась. Он вел себя так непредсказуемо, что она не успевала реагировать.
– Я согласна, давайте поужинаем.
– Лакированная утка или сладкая свинина?
– Я не умею есть палочками.
– Будем есть руками.
– Уже? – воскликнула Стелла, увидев, как Миро закрывает свой лоток (она успела заметить присевшую на скамейку Лору). – Да! Я-то думала, тебя ничем не проберешь, а оказывается, ты такой же, как я: не могу я прожить без любви…
Миро с Лорой спустились к воде. Ни собачьи испражнения, ни запах мочи под мостами не могли нарушить волшебство этого момента. Они шли вдоль Сены, не торопясь, ни о чем не думая. На набережной Турнель они остановились напротив собора Парижской Богоматери.
– Я часто прихожу сюда, – сказал Миро. – Зимой вода порой поднимается вровень с берегом, и каждая проходящая лодка устраивает небольшое наводнение.
– Я здесь как будто бы в первый раз.
– Смотрите, утки!
В ресторане было пусто. Они выбрали стол в небольшой нише, отделанной лепниной с изображениями драконов. Бумажные фонарики и тихая китайская музыка, доносившаяся из невидимых колонок, делали внутреннее убранство еще более экзотическим. Лора рассказывала ему о своей работе, о любимых книгах. Он не вслушивался в слова, наслаждаясь музыкой ее голоса. Она позволила ему сделать заказ. Официант принес два бокала с аперитивом: в них плавали кусочки личи.
Миро поднял бокал.
– За жизнь!
Он чувствовал себя счастливым, был готов на любые свершения. Внезапно он испытал тоску по этому вечеру, который так скоро закончится. Я ухожу, мгновенье за мгновеньем – чьи это слова?..
– Миро – довольно редкое имя…
Он вернулся с небес на землю, провел рукой по волосам.
– Мой отец работал в посольстве в Анкаре. Как-то вечером он подобрал платок, который обронила русская графиня, потрясающая красавица: она была гораздо младше его, ей было всего шестнадцать лет. Он ее похитил. Они укрылись на крошечном островке под названием Миро и зачали меня. Внешность я унаследовал от отца.
– Это правда?
Он взглянул на нее с нежностью и удивлением.
– Уже в детстве я любил выдумывать разные истории и в конце концов сам начинал в них верить. Вы не считаете, что, если во что-то веришь, это что-то становится реальным?
Она задумалась.
– Ладно, ладно, вернемся на твердую, каменистую почву правды: я родился в Париже, мой отец родом из Италии, мать – из Шербура.
Официант расставил на столе тарелки.
– Расскажите о себе, Лора.
– О себе… Что ж. Мне двадцать три года. Детство я провела между двором дома, где мы жили, школой на улице Келлер и фенами для волос. Отца я никогда не видела. Мать держала парикмахерский салон. Она умерла, когда мне было пятнадцать. После этого я жила у родственников. Когда мне исполнилось восемнадцать, я получила наследство – деньги, вырученные от продажи салона. На них я смогла купить это ателье, на улице Патриархов, но я вряд ли проработаю там слишком долго – во всяком случае, мне хочется так думать. Больше всего меня интересует репортажная фотография.
Увлеченно следя за руками Лоры, неловко пытавшейся управляться с палочками, Миро попытался представить себе, какой она была в шестнадцать лет. Наверняка она не слишком изменилась. А вот ты, старик…
– Мне нравится, что вы торгуете книгами, – сказала она.
– Преимущество в том, что у меня всегда есть что почитать… (Миро понравилось, что его профессия показалась Лоре достойным занятием.) Правда, я часто говорю себе, что я дурак, что куда выгоднее было бы продавать сувениры. Особенно часто я думаю об этом в дни, когда выручки нет и настроение хуже некуда.