Вторая чеченская
Шрифт:
Еще один Р. S. Совсем последний так уме вышло
5 декабря. Мрачный, в вечных сумерках Копенгаген – трудно подумать, что город ласковый.
Муниципальная полицейская тюрьма – серая, грузная и мрачная, с огромной каменной лестницей, уходящей куда-то очень далеко, в тюремное
Стою и мерзну. Жду Ахмеда Закаева. Официальное сообщение Министерства юстиции Дании о его освобождении местные информагентства отстучали полчаса назад (Закаев был арестован 30 октября, по требованию российской Генеральной прокуратуры об экстрадиции за преступления, не подкрепленные доказательствами).
Закаева всё нет. Не по себе: может, опять что-то случилось?… Освободили – и снова арестовали?
Незаметно подходит какая-то почти бабушка. В руках сумка, с которой ходят за кефиром. Старенькая куртка. Объясняет, что я должна куда-то с ней пойти. Но почему – именно я? Вокруг – много журналистов. И почему – именно с ней? Датский язык вперемешку с английским мало результативен для понимания. Но… Иду… Почему? Объяснить не могу…
Минут десять плутаем по извилистому центру Копенгагена. Я давно потеряла топографические ориентиры. Следы заметаем? Но кто на хвосте?… Елки в новогодних огнях к нашей нездешней тревоге равнодушны, повсюду оленьи скульптурки. Моя спутница восторгается предрождественским убранством, я же к нему плохо восприимчива. Наконец она делает знак остановиться – пришли. Куда-то надо подняться. Вхожу – какие-то люди. Улыбаются, показывают: «Вперед». Следую – с дивана встает Закаев. Мы оба обескуражены. Оказывается, адвокат увез его прямо из тюрьмы к себе домой – в эту квартиру с потушенным светом, и вот уже час Ахмед сидит тут и не слишком понимает,
– Ахмед, прежде всего, пока не забыла, выполняю то, о чем меня попросили летом. Помнишь, я брала у тебя интервью в Лондоне? И, когда оно вышло в газете, поехала в командировку в Чечню, и там ко мне подошла твоя бывшая сотрудница по Министерству культуры или телевидению – точно не помню, и попросила передать тебе привет от нее, где бы и когда бы я тебя ни встретила. Передать обязательно лично. Вот, собственно, передаю, раз встретились.
– Это кто? Тоиса, наверное?
– Да, она.
Мы начинаем смеяться. Привет от Тоисы в Копенгагене после тюрьмы! Мы смеемся над собой: дожили! Мы знаем, о чем говорим, употребляя восклицательные знаки. А датчане стоят вокруг нас, смеющихся на диване, силятся что-то понять о нашей жизни, но им это не дается: в чужой незнакомой квартире людей, говорящих на другом, неизвестном языке, московская журналистка, приведенная туда тайно и пешком, – оказалось, это просьба адвоката, который опасался, что Закаева могут выкрасть российские спецслужбы, вот и забрал из тюрьмы к себе, – так вот, я, журналистка из московской газеты, спешу передать одному чеченцу давно обещанный привет от другой чеченки, с которой им встретиться на этой земле сейчас невозможно…
В какую омерзительную войну мы все вляпались, как она всех нас перетасовала, и все может закончиться в один миг, и никто из тех, кто причастен к этой войне, не может быть уверен, где, когда и кого он сможет ещё встретить, и нельзя терять ни минуты своей жизни, и если есть привет – передавай, завтра может быть слишком поздно.