Вторая гробница
Шрифт:
– Так вы немец?
– Я должен за это извиниться?
– Нет, совсем наоборот. Должен признать, что вы отлично говорите по-английски.
– Я долгое время жил в Калифорнии, к вашему сведению.
У входа на корабль один матрос с густыми усами, облаченный в псевдоуниформу, отделял плевелы от зерен пшеницы, то есть направлял пассажиров третьего класса на корму, а таких людей, как Бругш, – на нос.
– Почему я позволил себе к вам обратиться» – быстро сказал Говард Картер, пока их пути с незнакомцем не разошлись. – У меня есть папка с планом города Ахетатон, все до последнего здания.
Для меня эта папка представляет большую ценность. Я хотел бы с этой работой пойти к Навиллю в Луксор. Могу я вас попросить сохранить ее до приезда в Луксор? Кормовая палуба – не лучшее место для хранения таких вещей. Вы же едете в Луксор?
Бругш неохотно поворчал, но в конце концов сказал:
– Хорошо, мистер Картер, давайте ее сюда.
Матрос потребовал освободить сходни. Картер поблагодарил Бругша и начал пробираться со своим чемоданом в сторону кормовой палубы.
На корабле и на берегу люди забеспокоились, когда капитан ударил в рынду и отдал команду отчаливать. Громадные лопастные колеса, вынужденные вращаться против течения, медленно заработали. «Рамзес» неспешно направился к середине реки. Казалось, корабль просто несет вниз по течению. Прошли томительные секунды, прежде чем колеса парохода не набрали ход. Судно поплыло вперед.
Говард отыскал место возле клетки с четырьмя дикими кошками, которые при приближении любого человека шипели, как настоящие тигры. Картер удобно уселся на свой чемодан и даже приспособил его для ночевки.
На кормовой палубе путешествовали только мужчины. Картер был единственным европейцем. Он не стеснялся говорить с торговцами и спекулянтами, на которых остальные косились с опаской и с таким видом, будто ехали совсем в другую сторону. Поначалу чувствовалась неловкость. Но потом молодой человек с кустистыми бровями, сросшимися над переносицей, что придавало ему диковатый вид, достал два маленьких, обтянутых мехом барабана, другой пассажир выудил из своего багажа странного вида флейту с раструбом на конце, похожим на капюшон кобры (инструмент издавал жалобные звуки), а третий извлек необычный предмет, состоявший из двух струн и резонатора и, наверное, бывший в прошлой жизни водяным орехом. Втроем они производили такой шум, что многочисленные звери в клетках, к большой радости музыкантов, забеспокоились.
Должно быть, прошло пару часов, пока «Рамзес» миновал всю Амарну Говард бросил унылый взгляд на долину, где он провел последние два года своей жизни. Скалистые утесы на востоке в это время дня, как всегда, были окрашены в красно-золотистый цвет. У их подножия лежал город Эхнатона и Тутанхатона. Там Говард знал каждую стену, каждый дом, каждую улицу, которые выиграли битву со временем.
От шума, стоявшего вокруг, у Говарда болели уши, он понимал, что проведенное время было годами спокойствия, молчания и раздумий. Иногда выдавались дни, когда Картер вообще не произносил ни слова, а если и произносил, то говорил сам с собой, будто рядом с ним находился собеседник. «Это был лучший способ, – думал Говард, – стать чудаком, одиночкой и нелюдимом. Может, я уже им стал?»
С отделенной от черни верхней палубы, где путешествовали приличные люди, Говард услышал голос:
– Эй, мистер Картер! Мы, кажется, знакомы? – Это был Бругш, человек, которому Картер доверил свою папку с планами города.
Картер улыбнулся и кивнул.
– Поднимайтесь наверх, я в двух шагах от вас! – прокричал Бругш.
– Но ведь я пассажир третьего класса! – крикнул Говард в ответ.
– Я уже это уладил. Поднимайтесь!
Дружелюбие, которое немец проявил к нему, удивило Картера, но он принял приглашение. Страж, который сурово разделял пассажиров на классы, беспрепятственно пропустил молодого человека. Картер поднялся по деревянной узкой лестнице на верхнюю палубу.
Бругш сидел в плетеном кресле возле перил и дымил толстой сигарой. Снизу доносилась экзотическая музыка египтян.
– Присаживайтесь, мистер Картер! – Бругш придвинул Говарду плетеное кресло и сделал приглашающий жест. – Шотландского виски? – спросил он, ухмыльнувшись.
– Охотно, – ответил Картер, хотя терпеть не мог виски, потому что пьянел от одной рюмки. Но Говард не хотел отказывать немцу.
Бругш подозвал слугу в белой галабии и сделал заказ, потом взглянул на левый берег и спросил, не глядя на Говарда:
– Как вы думаете, мистер Картер, есть ли еще в Тель-эль-Амарне сокровища времен Эхнатона? Или там бессмысленно дальше проводить раскопки?
Говард был сбит с толку тем, что именно куратор Каирского музея задает такой вопрос. Что ему было ответить? Какие намерения преследовал Бругш? Наконец он сказал:
– Мистер Бругш, у вас ведь достаточно опыта, и вы знаете, что на этот вопрос так просто не ответишь. Нигде успех и неудача не ходят так близко, как в археологии. Но, возможно, вам достаточно того факта, что эти раскопки организовал Фонд исследования Египта, а потом эта же организации отозвала Флиндерса Питри.
Слуга подал виски, и Картер сделал большой глоток. С берега, над которым постепенно сгущались сумерки, донеслись странные звуки, громкие трели: «ли-ли-ли-ли-ли-ли». Но ни Картер, ни кто-либо другой на корабле не обратили на это внимания.
– Я просто не могу себе представить, – снова начал Бругш, – что древние египтяне не оставили никаких сокровищ в таком городе, как Ахетатон.
– Вы не единственный, кто так думает, мистер Бругш! Вопрос только в том, где именно!
Немец нервно затянулся сигарой и теперь выдыхал небольшие облачка дыма, которые быстро рассеивались на встречном ветру. Потом он сказал, глядя на противоположный берег и, видимо, потеряв мысль:
– Если вы составили план древнего города, мистер Картер, то знаете Ахетатон как никто другой. Я это говорю к тому, что у вас, должно быть, есть определенные предположения, где еще можно покопать.
Картер покачал головой. С этим Бругшем явно было что-то не так. Казалось, его, кроме сокровищ, ничто не интересует. Это не было оскорбительным или порочным, в конце концов, лорд Амхерст отправил его, Картера, в Египет как искателя сокровищ. Но то, что у музейного куратора в голове были только сокровища, показалось Картеру странным.