Вторая мировая война
Шрифт:
Скоро многие бомбы стали падать только на уже разрушенные дома и лишь подбрасывали на воздух старые развалины. На обширных пространствах уже нечего было жечь и разрушать, и все же люди устраивали себе там жилища и продолжали работать с необыкновенной изобретательностью и упорством. В это время любой человек был бы горд носить имя лондонца. Вся страна восхищалась Лондоном, и все другие большие города готовились встретить свою судьбу, если им придется это сделать, и не ударить лицом в грязь. И в самом деле, многие как будто завидовали лондонцам и приезжали в город, чтобы провести там одну или две ночи, разделить бремя, своими глазами посмотреть на все это. Нам пришлось прекратить такую практику из административных соображений.
Ночью 3 ноября впервые почти за два месяца в Лондоне не объявлялось тревоги. Тишина многим показалась странной. Люди думали,
Эта новая тактика бомбардировок началась с налета на Ковентри ночью 14 ноября. Лондон казался слишком большой и неясной целью для того, чтобы можно было добиться решающих результатов, но Геринг надеялся на то, что можно успешно стереть с лица земли провинциальные города и центры военного производства. Налет начался вскоре после наступления темноты 14 ноября, и к рассвету почти 500 немецких самолетов сбросили 600 тонн бомб большой взрывной силы и тысячи зажигательных бомб. В целом это был самый опустошительный налет, который нам пришлось пережить. Центральная часть Ковентри была совершенно разрушена, и жизнь в ней была на некоторое время полностью парализована. 400 человек было убито и еще большее количество тяжело ранено. Германское радио объявило, что все наши города будут также «ковентрированы», однако важнейший завод авиационных моторов и инструментальный завод не прекратили работу; не было деморализовано и население, которому до сих пор не приходилось испытать бомбардировку. Менее чем за неделю чрезвычайный комитет по реконструкции проделал замечательную работу по восстановлению жизни в городе.
15 ноября противник снова переключился на Лондон и произвел ожесточенный налет в полнолуние. Особенно большой вред был нанесен церквам и другим памятникам. Следующим объектом был Бирмингем; три последовательных налета с 19 по 22 ноября причинили ему большие разрушения. Около 800 человек было убито и более 2 тысяч ранено. Однако жизнь в Бирмингеме и дух бирмингемцев восторжествовали над этим испытанием. Когда я посетил этот город день или два спустя, чтобы самому посмотреть, что случилось с заводами, произошел инцидент, который меня очаровал. Было время обеда, и к машине подбежала очень хорошенькая девушка и бросила в нее коробку сигар. Я сейчас же остановил машину, и она сказала:
«На этой неделе я получила премию за самую большую выработку. Я услыхала о вашем приезде всего час назад».
Подарок, должно быть, стоил ей два или три фунта. Я с радостью (как официальное лицо) поцеловал ее. Затем я отправился посмотреть длинную братскую могилу, в которой было только что похоронено так много граждан города и их детей. Бирмингемцы сохраняли превосходную бодрость духа, и миллион жителей города, проявивший высокую организованность, сознательность и понимание, стал выше физических страданий.
В последнюю неделю ноября и в начале декабря противник стал совершать крупные налеты на порты. Бристоль, Саутгемптон и больше всего Ливерпуль подверглись тяжелым бомбардировкам. Позже через огонь бесстрашно прошли Плимут, Шеффилд, Манчестер, Лидс, Глазго и другие центры производства оружия и боевого снаряжения.
Независимо от того, где бы ни наносились удары, нация неизменно сохраняла бодрость духа.
Самый ожесточенный налет за эти недели еще раз был совершен на
Я подошел к концу года, и в интересах стройности рассказа несколько опередил общий ход войны. Читатель поймет, что все эти бури и волнения служили лишь аккомпанементом к спокойному и плавному процессу наших военных усилий и ведению нашей политики и дипломатии. В самом деле, я должен заметить, что в конечном счете эти раны, не будучи смертельными, в определенной степени стимулировали нашу прозорливость, усиливали чувство веры и товарищества и рассудительность действий. Однако было бы неразумно предположить, что если бы наступление проводилось силой в десять или двадцать раз большей или даже всего лишь в два или три раза большей, то последовала бы такая же здоровая реакция, как та, которую я описал.
Глава четвертая
Война ученых
В то время как продолжалась борьба между английскими и германскими военно-воздушными силами, между летчиком и летчиком, между зенитной батареей и самолетом, между безжалостной бомбардировкой и стойкостью английского народа, шаг за шагом, месяц за месяцем развивался и другой конфликт. Это была тайная война, в которой сражения выигрывались и проигрывались без ведома общественности, такая война, которую даже сейчас с трудом понимают те, кто находится за пределами очень узкого круга ученых, занимавшихся ею. Рядовым смертным никогда не приходилось вести такую войну. Слова, которыми ее можно описать или говорить о ней, непонятны простым людям. И если бы мы не овладели ее глубоким смыслом и не научились пользоваться ее тайнами, даже когда мы видели лишь их смутные очертания, все наши усилия, доблесть летчиков, смелость и жертвы народа были бы напрасными.
Если бы английская наука не опередила немецкую и если бы не удалось действенным образом включить в борьбу за наше существование ее необычные мрачные ресурсы, мы были бы побеждены, а следовательно, и уничтожены. Я ничего не понимал в науке, но я знал кое-что об ученых и в качестве министра имел большой опыт в обращении с тем, чего не понимал. Во всяком случае, я обладал острым пониманием того, что могло помочь нам в военной области и что могло бы повредить, что могло помочь выздоровлению, а что могло принести смерть. Моя четырехлетняя работа в научно-исследовательском комитете по вопросам обороны позволила мне ознакомиться в общих чертах с проблемой радара. Вот почему я погрузился в эту войну ученых настолько глубоко, насколько мне позволяли мои способности, и старался довести до возможности практического применения все важное и необходимое без препятствий и задержек.
Не подлежит сомнению, что имелись более крупные ученые, чем Фредерик Линдеман, хотя его опыт и одаренность заслуживали уважения. Но он обладал двумя качествами, имевшими для меня важнейшее значение. Прежде всего, как говорилось на этих страницах, он был моим испытанным другом и доверенным лицом в течение 20 лет. Вместе с ним мы наблюдали за развитием и наступлением всемирной катастрофы. Вместе с ним мы напрягали все силы для того, чтобы подать сигнал тревоги. А теперь нас втянули в войну, и я располагал властью для руководства нашими усилиями и организации вооружения. Но каким образом мог я приобрести знания? Вот в этом и состояло его второе положительное качество. Линдеман мог объяснить мне в ясных и четких выражениях сущность дела. Сутки имеют всего лишь 24 часа, из которых не меньше семи часов необходимо тратить на сон, а три часа на еду и отдых. Любой человек в моем положении погиб бы, если бы попытался погрузиться в такие глубины, куда нельзя было проникнуть, даже потратив на изучение целую жизнь. Но мне нужно было лишь вникать в практические результаты, и как только Линдеман сообщал мне свою точку зрения на все заслуживающее внимания в этой области, я старался добиться того, чтобы, по крайней мере, некоторая часть этих страшных и непонятных истин воплотилась в конкретные решения.