Вторая Нина
Шрифт:
Возникло замешательство. В дамском кружке послышались испуганные восклицания, плач.
— Держите! Держите его! Это разбойник! Душман! Грабитель! — на разные голоса слышалось в зале.
Мой отец первым кинулся к Кериму. За ним бежали оба денщика. Мое сердце замерло. Но Керим уже стоял на подоконнике.
— Старый князь Джаваха! — прокричал он, — ты плохо знаешь адаты восточной страны. Гость — священная особа. Не забывай этого!
— Молчи, разбойник! Или… — и мой отец, сорвав со стены револьвер, взвел курок…
— Ради Бога, папа! Ради Бога! — с отчаянным криком
— Керим мой гость! Я не допущу, чтобы его убивали…
— Что?!
Черные, всегда такие добрые глаза моего отца вспыхнули гневным недоумением.
Вероятно, мое лицо лучше всяких слов объяснило ему мое состояние, он легонько оттолкнул меня и с поднятым револьвером двинулся к окну.
Керим все еще стоял там, скрестив руки на груди. Его поза выражала лишь беспечную удаль, но глаза метали молнии… Ноздри тонкого носа и губы трепетали, как у дикой лошади. Никакого оружия не было у него в руках… Кинжалы оставались заткнутыми за пояс.
«Они поймают Керима… Они его изувечат». Я бестолково металась по залу, пытаясь помешать преследователям Керима и крича:
— Ради Бога, Керим! Ради вашего Аллаха! Спасайтесь! Или…
Ко мне подлетел адъютант Доуров с перекошенным от злости лицом.
— Так вот как, княжна! — прошипел он — так вот как! Вы потакаете разбою, вы укрываете душмана! Прекрасно, очаровательно, помогать душегубу! Каину!
Кровь бросилась мне в лицо. Точно меня ударили хлыстом или нагайкой!
— Молчать!.. Вы! Как вас там! — кричала я в истерическом иступлении. — Как вы смеете оскорблять меня! Керим не душегуб и не Каин. А вы… вы!.. О, как я вас ненавижу!
Когда отец властным жестом прекратил безобразную перебранку, на окне уже никого не было. Лишь прошуршали в саду кусты азалии, росшей под окном.
Слава Богу! Керим был вне опасности. Я облегченно вздохнула…
Но тут же приказание отца повергло меня в новую тревогу.
— Пять тысяч рублей награды тому, кто поймает разбойника и доставит сюда живым! — гремел его командирский голос.
Тотчас оба вестовых казака, старый Михако и юный Аршак, вслед за молодыми хорунжими и князем Андро кинулись в сад.
Не помня себя, я бросилась за ними.
— Андро! Андро! — умоляла я, цепляясь за длинные полы его мундира, — вы не погубите его, Андро! Вы не тронете его! Он — мой гость, мой кунак! О, Андро! Не давайте его в обиду, во имя Бога, или вы не друг мне, Андро! Не друг!
— Опомнитесь, Нина! Опомнитесь, безумное дитя! Что с вами?
Я рыдала без слез. Как стонет с голоду волчица, как стонет горный джейран, загнанный охотниками.
— Горе мне! — повторяла я. — Горе мне! Я его выдала! Я его предала! О, глупая, тупоголовая, жалкая девчонка! Не сумела сдержать своего порыва! Не сумела скрыть своего изумления! Раскудахталась, как глупая курица! О, гадкая, слабая, малодушная девчонка!
Я билась на мокрой от росы траве, рвала на себе платье и волосы, проклиная невольную вину. Не знаю, долго ли продолжался мой припадок, я пришла в себя, когда чья-то сильная рука опустилась мне на плечо.
Передо мной стоял мой отец…
Нет, не прежний, — милый и снисходительный человек, всепрощающий отец, добрый и неизменно приветливый князь Георгий Джаваха, каким его все знали не только в нашем доме, но в целом Гори.
Нет. Этот седой величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, — только судьей.
— Нина! — произнес он сурово, — должен ли я объяснять тебе, что ты поступила нечестно?
Если бы мне сказал это кто-либо другой, я сумела бы ответить. Но перед ним я молчала, должна была молчать.
— Ты поступила нечестно, — продолжал он неумолимо, — ты обидела твоего старого отца. Ты обидела, огорчила и оскорбила меня. Больше того: ты осрамила меня на целый Гори. Дочь всеми уважаемого, честного служаки, боевого генерала, оказывается, ведет тайную дружбу с опаснейшим из окрестных душманов, с грабителем, вором, убийцей!
— Это неправда! Неправда, папа!
— Молчи! Что знаешь ты? Дитя! Ребенок! Я прощаю шалости… Прощаю дикий нрав, Нина…, но не ложь… Но не ложь, клянусь тебе Богом! Лжи я не прощу.
— Я не лгала тебе, отец! Я не умею лгать, — воскликнула я в отчаянии.
— Ты скрыла от меня. А это разве не тоже самое, что и ложь, Нина? — заметил он строго. — Где ты встретила Керима? Где познакомилась с ним?
— В Уплис-цихе, отец! — сказала я твердо, — в пещере… во время грозы. Он спас меня, вытащил из бездны, в ту ночь, когда я вывихнула руку и потеряла Смелого.
— Я не верю тебе, Нина, — укоризненно покачивая головой, произнес он, — ты нарочно говоришь так, чтобы я был снисходительнее к Кериму. Разбойник не выпустил бы тебя из своих рук без выкупа, без пешкеша…
— Но то разбойник, а ведь Керим не настоящий разбойник, папа, — пробовала возражать я.
Но отец не слушал или не слышал меня. Лицо его оставалось суровым и мрачным…
— Не лги, Нина! Не унижай себя. Я не поверю тебе. Я не забуду твоего поступка. Ты открыто держала сторону этого бродяги и шла против меня, твоего отца, который… который…
Справившись с волнением, отец подвел итог, заканчивая разговор тоном, не допускавшим возражений:
— Ты уже не маленькая, чтобы наказывать тебя. И я слишком слабый отец, чтобы подвергать тебя наказанию. Одно я могу сделать — не видеть тебя. Да, я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не откроешь мне всей правды. А теперь ступай. Сейчас наши поймают Керима и доставят его сюда. Я не хочу, чтобы ты была свидетельницей этого. Ступай к себе и жди моих приказаний.
«Поймают Керима! Поймают Керима! О! — мысленно шептала я. — Силы светлые и темные! Вы, нежные ангелы горийского неба! Вы, черные духи кавказских ущелий, помогите ему! Дайте его ногам быстроту ног горного тура! И сильный размах орлиного крыла! Святая Нина Праведница, в честь которой мне дано мое имя, услышишь молитву дикой, ничтожной девочки. Спаси его! Спаси его, святая Нина! Сними тяжесть укора с моей души. Не дай ему погибнуть из-за меня, которая не достойна обуть ему ногу сафьяновым чувяком… Спаси его! И я вышью золотую пелену на твой образ в тифлисском храме, я, не умеющая держать иглы в руках и ненавидящая рукоделие всей душой!»