Вторая петля
Шрифт:
Но! Дисциплина есть дисциплина, и воли адепту никто не давал, что я не без удовольствия отметил. Так что пришлось ему смирить свои кровожадные порывы, завязать мне глаза куском мешковины и, поминутно икая и недовольно бормоча, куда-то повести. Будь на то моя воля, я завязал бы себе нос, ибо смердел ревнитель веры нестерпимо.
На самом деле все не так уж плохо, думал я, шлепая босиком по холодному скользкому полу и ощущая на плече полновесность адептовой длани. Если меня собираются сжечь, то зачем повязка? И потом я всегда смогу дематериализоваться. Заряда моего браслета как раз хватит на то, чтобы разложить на атомы
2
Каменные плиты под ногами сырые, но вода уже не хлюпает. Поворот налево, ступенька, я чертыхаюсь: мог бы и предупредить. Еще ступенька, еще и еще. Сорок одна ступенька. Адепт хрипит и фыркает, как больная лошадь.
Поворот направо, еще поворот. Сухой пол, если верить моим подошвам -дощатый, плохо выструганный. Еще поворот, прямо, поворот, когда же это кончится? Кажется, пришли.
Адепт сорвал с меня повязку и втолкнул в полутемную комнату. Около высокого узкого окна, похожего на бойницу в крепостной стене, в сизом облаке благовоний сидела томная девица и лениво щипала струны чего-то, отдаленно напоминающего гитару. После каждого щипка инструмент пронзительно дребезжал, и девица капризно морщилась. На коленях у нее лежала огромная книга. Золотое тиснение по красному кожаному переплету. В памяти у меня всплыло красивое слово "инкунабула"". Я огляделся: свечи, множество оплывших свечей в тронутых зеленью подсвечниках. Горят лишь некоторые. Драпированные побитым молью бархатом стены. Девица. Лицо девицы мне знакомо, не просто знакомо, а мучительно, до зуда в мозгах знакомо. Если умыть ее с мылом, немного подвести глаза, постричь черные космы и сделать их светло-каштановыми... На кого же она похожа?
Я готов был выругаться от бессилия вспомнить.
– - Здравствуй, отступник, -- сказала девица неожиданно низким голосом.
– - Желать здоровья человеку, которого вот-вот сожгут, как сосновое полено? Нечего с ними церемонии разводить, пусть знают, с кем имеют дело. Я расправил плечи так, что затрещала рубаха, и выпятил грудь.
– - Ну-у-у, -- не замечая моей воинственной позы, девица сладко потянулась и зевнула, -- сожгут тебя или не сожгут, еще неизвестно.
– - Верховный Хранитель подписал приговор. Девица хмыкнула.
– - Однако ты струсил, -- сказала она, с любопытством глядя на меня.
– Да будет тебе известно, что Верховный Хранитель Цитадели сейчас болен. А говорил ты с генералом Бандини, главой святого ордена дандаистов. Он временно взял на себя тяжкое бремя охраны чистоты дандаистской веры.
Эта новость почему-то здорово меня ободрила.
– - Ах, вот оно что, -- сказал я.
– - То-то мне сразу показалось, что он не верховный... А что с самым главным? Бремени не вынес? У меня со временем туговато, и вообще...
– - Не смей так говорить о наместнике святого Данда!
– - взвилась девица.
– - Не то в Священной Канцелярии тебя быстро научат почтительности.
Вот так всегда. Мой язык меня погубит, как говорила моя бабушка, а уж она зря ничего не обещала. Но на кого же похожа эта святоша?
– - Что-то на площади перед Цитаделью давненько не пахло жареным, -веско вставил за моей спиной адепт.
– - Дозволь, высокородная, я его ударю.
Девица отмахнулась.
– - Пока не надо. А ты, отступник, если дорожишь языком, говори только тогда, когда тебя спрашивают, понял?
Я кивнул.
– - И еще, -- девица многозначительно покачала у себя перед носом пухлым пальчиком.
– - Все зависит от тебя. Мой отец никогда не делает опрометчивых поступков. Понял?
Я не понял, но опять кивнул.
– - Так ты... вы дочь генерала ордена?
– - Нет, это он мой отец. Духовный отец.
И опять я ничего не понял, но па всякий случай обнажил зубы в подобии улыбки и поклонился. Почему-то хотелось подхалимски шаркнуть ножкой, Сдержался.
– - Я его воспитанница, -- хвастливо пояснила девица. Адепт громогласно хмыкнул.
– - Да, именно воспитанница!
– - повторила девица.
– - Пшел вон, образина!
Последние слова относились к адепту, но я вздрогнул, еще раз поклонился и все-таки шаркнул ножкой.
Недовольно ворча, адепт вышел. Девица несколько секунд прислушивалась к удаляющимся шагам, а потом сказала:
– - От меня тоже кое-что зависит, понимаешь? Генерал немного рассказал мне о тебе, но хотелось бы услышать все из первых уст. Надеюсь, это меня развлечет, ну а если нет...
Тысяча чертей! И почему я в свое время не ходил на факультатив по истории мракобесия?! Знал бы хоть, как с ними говорить надо. Кажется, побольше лести и самоуничижения... Люди-то, конечно, остаются людьми в любой альтернативной действительности, разница только в том, как они себя называют: гетерами, наложницами, воспитанницами, экономками или друзьями по работе. Суть одна, а попробуй ошибись в названии -- мигом изжарят.
– - Я рассказывал его превосходительству э... господину генералу историю злоключений, кои имели место быть с вашим покорным э... слугой...
Я говорил долго, пока не споткнулся, пытаясь закруглить какой-то неудобоваримый комплимент, и со вздохом закончил:
– - ...и я с великим усердием, насколько позволят мои ничтожные силы, изложу тебе все, что ты пожелаешь, о несравненная дева, светоч добродетели и красоты, продлив свою жалкую жизнь хотя бы на время моего грустного повествования.
Вздох у меня получился почти талантливо. Да что там скромничать, гениальный был вздох, полный самого безысходного отчаяния и смирения, но тут, как назло, в памяти всплыла обнаруженная мною в одной из действительности история "Тысячи и одной ночи", и я закусил губу, убивая идиотскую ухмылку.
– - Но почему же ты собираешься рассказывать грустное?
– - капризно сказала девица.
– - Я не хочу грустное. Понял? Ну что же ты молчишь? Говори!
Говори! А что говорить? Рассказать ей об Институте, где я работаю? Нет, взгрустнет несравненная -- и никто не даст за мою жизнь сгоревшего предохранителя. От скучающей женщины можно ждать чего угодно.
Я усиленно ворочал мозгами, пытаясь вытряхнуть из извилин хоть что-нибудь смешное. Выдать ей обойму институтских анекдотов? Так разве поймет, куда ей, темной...
– - Что читаешь?
– - спросил я, указывая на книгу.
– - Иегуда Абарбанель, "Диалоги о любви".
– - Нравится?
– - Ну-у, как тебе сказать...
– - протяжно и почему-то в нос ответила девица.
И тут меня осенило. "Ну-у, как тебе сказать..." Конечно же, Эллочка из отдела костюмов и обрядов! Разница только в цвете и длине волос, как я раньше не сообразил?! А раз так...