Вторая семья

Борн Амелия

И вот оно, последнее заседание. Как только я заняла свое место, все перипетии, что предшествовали ему, отошли на второй план, а я почувствовала титаническое спокойствие. Обычный регламент, опрос свидетелей, недовольные взгляды, что Антон источал в мою сторону - все это было словно чем-то сопутствующим, декорациями, ставшими обыденными.

Но когда судья подняла вопрос о признании недействительными дарственных, данных отцом Антона своему сыну, напряжение в зале стало ощутимым. Я физически чувствовала, как обстановка

накалилась настолько, что казалось, зажги здесь спичку, как все здание суда взлетит ко всем чертям.

– Павел Николаевич, можете ли вы утверждать, что в момент оформления дарственных на вашего сына вы понимали, что эта сделка может быть мнимой?

Свекор, которого вызвали для опроса, метнул сначала взгляд на меня, затем на Антона.

– Сын сказал, что это ему для фирмы нужно. Я и согласился. Товарищ судья, мы с женой не шибко грамотные в этих вопросах.

Было видно, что отцу Антона совсем не по себе. Он переминался с ноги на ногу и даже пару раз перешел на шепот.

– Расскажите нам, пожалуйста, как именно происходили сделки договора дарения.

– Я протестую!
– взревел Антон.
– Это к делу не относится. Все, что отец мне дарил - мое!

Я хмыкнула. Сын, сидевший рядом со мной и до этого твердо озвучивший свое решение проживать дальше со мной и только со мной, вздрогнул и весь словно бы сжался.

– Помолчите, пожалуйста, господин Семиверстов, - вздохнула судья.
– Сейчас мы слушаем вашего отца.

– И правду говори, Павел!
– скомандовала свекровь.
– А не то, что тебе этот лиходей в уши плел!
– ткнула она пальцем в адвоката Антона.

Свекор вновь помялся и начал рассказывать, только теперь смотрел на внука. И я очень надеялась, что он действительно озвучит правду.

– Ко мне сын приехал… сказал, что ему нужно кое-что для фирмы сделать. Дескать, он мне машины купит, а потом я у нотариуса бумагу подпишу, что их ему дарю. Вот мы в салоны эти поехали, а тааааам…

– Ближе к делу, - поправила Павла Николаевича судья.

А мне пришлось призвать на помощь всю выдержку, чтобы не попросить о перерыве. Рассказ свекра замелькал перед глазами тошнотворными яркими картинками. Неужели гадостное ощущение по отношению к мужу могло быть еще сильнее, чем сейчас?

– Так вот, Антошка там машины эти покупал, мы с ним ездили на меня их оформляли. А потом у нотариуса я бумажки подписывал какие-то. И вроде как они фирме отходили. Вот.

– Какими средствами располагал ваш сын, вы знаете? На чьи деньги были приобретены эти автомобили?
– задала вопрос судья, цепко глядя на свекра.

Павел Николаевич выглядел растерянным. Он вновь посмотрел на сына, но когда тот собрался что-то выкрикнуть с места, судья решительно стукнула молотком:

– Сейчас говорит ваш отец, господин Семиверстов!

Свекор вновь переступил с ноги на ногу и сказал:

– Карточкой своей расплачивался… да не одной. Серебристые такие, не знаю, какого банка.

– Вы знали, что при оформлении договора дарения на объекты, приобретенные

в браке, вы обязаны были взять согласие вашей супруги?
– задала вопрос судья, на что свекровь тут же отреагировала:

– Я никаких согласий не давала! И узнала об этой все вакханалии случайно, когда бумаги нашла в ящике!

Теперь Павел Николаевич выглядел откровенно жалко. Он очень глубоко вздохнул и повторил то, что уже говорил ранее:

– Говорю же, не шибко мы грамотные…

Я ему верила. Знала их со свекровью едва ли не половину жизни, в том числе и с этой стороны. И понимала - все действительно так и было, как рассказал Павел Николаевич.

Свекор после еще пары незначительных вопросов был отправлен на свое место, и я снова впала в состояние полного спокойствия.

Делай, что должен, и будь, что будет, - этот принцип действовал сейчас на все сто. Я сделала все по максимуму, теперь оставалось лишь ждать, что справедливость восторжествует.

Потом было выступление (порой, весьма экспрессивное) Альбины. Несколько реплик Антона, которые она не только вернула ему сторицей, но и ими же заставила Семиверстова замолчать без вмешательства суда. И вот наконец судья удалилась в совещательную комнату для вынесения решения. В принципе, это была всего лишь формальность, ибо передышка вышла довольно короткой.

– Спасибо, - шепнула я свекрови и свекру.
– Вы сделали все, что могли.

– Знай, Милаша, мы внука нашего ни с чем оставить не дадим! И тебя, ты ведь его мама.

Я кивнула, слабо улыбаясь и прикрывая глаза. Начала накатывать усталость. Видимо, как бы я ни заверяла себя, что спокойна, организм думал по-другому.

Судья вернулась и я, выпрямив спину и подавшись к ней, принялась слушать ее решение. Алименты сыну, определение место проживания Вадима со мной, какие-то общие нюансы вроде того, что теперь наш развод - дело состоявшееся, и вот она перешла к самому главному.

– В соответствии со статьями гражданского кодекса Российской Федерации, суд решил признать сделки по договорам дарения недействительными. Имущество, принадлежащее Семиверстову Антону Павловичу по этим сделкам, вернуть Семиверстову Павлу Николаевичу. Обжаловать данное решение можно в срок, предусмотренный законом Российской Федерации. Заседание окончено.

Я переглянулась с Алексеем, который хмурил брови. Потом бросила быстрый взгляд на Антона, во взгляде которого светилось торжество.

– А ты не радуйся!
– вдруг буквально вскричала свекровь. Посмотрела на судью виновато, но та сделала вид, что занята беседой с секретарем.
– Паша теперь машины все твои Милочке и отпишет! Ты и так ее обокрал за все то хорошее, что она тебе сделала! Сына родила и достойным воспитала, пока ты по своим командировкам полюбовницу возил! Дом ваш вела. К другим придешь - тьху! Оставаться не хочется. А тебе возвращаться всегда было куда - в уют, в тепло, туда, где тебя ждали и любили! Ты ей должен по гроб жизни, охальник проклятый!